С бодрой улыбкой Ираида Семеновна очень старательно им объясняла, зачем нужны эти «пабба, пэббэ, поббо» и прочее. Они играли наборами звуков и в «теннис», и в «бадминтон». В воображаемый мяч, в «снежки», в «дротики»… Они учили, что «Бык тупогуб…», «Викул бабу обул…», «Колпак на колпаке…». Скороговорки про «выбоины» и «холм с кулями» вызвали в группе полнейший восторг. А Любе казалось, что все это фарс, лицемерие. Что Ираида Семеновна своим поставленным голосом просто «дает им программу», и ей очень скучно. Так скучно, что она даже не думает, что говорит. Весь урок ─ как пластинка, которую уже крутили не менее тысячи раз. Весь ее оптимизм ─ это маска, которой Ираида прикрыла свое безразличие. Ей очень нравятся девочки (мальчиков в группе тогда еще не было), но сам урок абсолютно не трогает. Она ─ как зеркало, что отражает чужие эмоции, не «подключая» свои.
Начался тренинг на совмещение речи с физическим действием. Люба могла бы поклясться, что Ираида Семеновна дает девчонкам возможность побегать, попрыгать, поползать не потому, что стремится добиться от них результата, а просто так, чтобы они побесились, развлеклись и снова пришли на занятия.
На «мастерстве» стало легче, хотя тот урок трудно было назвать «мастерством» в общепринятом смысле. Потом, побывав на открытых уроках других коллективов, Любаша смогла оценить нестандартность подхода наставницы. Вместо положенных тренингов на внимание («Слушаем звуки в комнате, в коридоре, на улице…», «Ловим каждый третий хлопок…», «Опишите соседа…» и прочее) им предложили проделать набор упражнений «на приятие и на доверие». Было весело, было смешно, было страшно... Страшно не только одной Любе. Их было пятеро из восемнадцати, вдруг ощутивших прилив непонятной тревоги. Они боялись! Их всех, как и Любу, пугало не то, что девчонки цепочкой ходили по узенькой кромке стола, опасаясь упасть вниз… Не падение сверху на руки подруг… Не смущал «перелет», вызывающий визг остальных… Да и сам «перекат» по лежащей цепочке живых тел не смутил бы ее, если бы не возникло внезапное чувство мощнейшей пульсации. Воздух как будто сгустился, стал вязким и плотным, похожим на толщу воды. Все вокруг стали двигаться как-то замедленно… Люба совсем перестала ощущать свои руки и ноги, она была сердцем… Огромным, пылающим сердцем, которое бьется в мистическом, нечеловеческом ритме, вбирает в себя удивительно жаркие сгустки энергии, чтобы, прогнав сквозь себя передать их другим принимающим…
-3-
─ Хватит! Садимся на коврик в большой круг, беремся за руки и начинаем игру «снежный ком», ─ услыхала она властный голос, с которым нельзя было спорить. ─ Сейчас каждый будет для всех называть свое имя, добавив, каким цветком он бы мог быть (вид, цвет, возраст). Каждый, кто будет за ним говорить, должен нам повторить все то, что сообщили о себе предыдущие.
Люба взглянула на круг и увидела… Каждая девочка вправду была как цветок, но цветочек кривой, заморенный, измученный, скованный страхом, не смеющий расцвести полным цветом. И только четыре «растения» благоухали в своей необычной красе.
Ряд имен, ряд достаточно робких названий, которые можно не слушать и не пытаться запомнить, поскольку достаточно лишь посмотреть, чтобы их описать… Нет, ей все-таки нужно их слушать!
─ Я розочка… Белая…
Розочка? Нет, ты же клевер, испуганно сжавший свои лепестки!
─ Роза… Красная…
Снова обман, снова непонимание собственной сути. Не красная роза, а кустик испуганной, робкой крапивы, зачахший на пыльной дороге…
─ А я роза желтая…
Кактус, испуганный «ежик», покрытый колючками…
─ А я Натуся (Наташа). Я молодой одуванчик, который проснулся в зеленой траве и приветствует солнце. Я очень люблю солнце, оно ─ мой брат, старший брат. Я ─ его отражение!
Она, белокурая девочка, вправду была одуванчиком. Светлым, блестящим, счастливым... Натуся любила и понимала себя.
─ Я Мара, Марина. Тюльпан. Темно-красный, пылающий в теплых лучах, словно новое алое солнце… Я чувствую сердце земли. Оно бьется, и греет ее изнутри.
Люба знала Марину давно. Эта смуглая девочка с короткой стрижкой училась в ее классе. Она обычно держалась особняком, у нее были две-три достаточно близких знакомых, однако подруг в классе не было. Мара была очень замкнутой и незаметной. Теперь перед Любой сидел совершенно другой человек.