— А ведь я видел, как тут первую лопату земли подняли! Нет-нет, не фигурально, а в буквальном смысле слова… Морозяка был. Грунт будто окаменел. Заступ чуть было не сломали, а поддели-таки с килограмм земли. Уж очень не терпелось поскорей начать…
По привычке я полез в карман за блокнотом, но инженер взглянул на часы и заторопился:
— Простите, спешу. Понадобится помощь — прошу не стесняться. Звоните в любое время.
Он с юношеской легкостью сбежал с откоса и зашагал к дороге, на которой его ожидал сутулый вездеходик.
Помощь он действительно оказывал очень охотно. Никто, как он, не умел так интересно рассказывать о людях, разъяснять суть их трудового героизма. Живой, общительный, интересующийся всем на свете, он мог, если было время, часами говорить о стройках, мечтать о будущем этого пока что скупого, пустынного края, уноситься мыслями в те недалекие уже годы, когда могучая сила покоренной воды великих рек, превратившись в электроэнергию, хлынет в нашу промышленность, а щедро напоенные пустыни превратятся в плодороднейшие земли.
И говорил он обо всем так, будто уже сам побывал в этом будущем, умным и цепким глазом все там успел осмотреть и теперь вот рассказывает как очевидец.
Беседуя с ним, я заметил, что он ничего не говорит о себе и, как мне начинало казаться, даже нарочно обходит все, что касается его собственной личности. В человеке открытом, общительном это было странно. Но интересовал он меня все больше, и я решил при случае поговорить с ним открыто.
Случай такой скоро представился.
В этот день на последней карте заканчивался намыв земляной плотины. Это был знаменательный день. Намывщики других смен, свежевыбритые, расфранченные, источающие аромат занозистых парикмахерских одеколонов, пришли сюда посмотреть, как лягут в гребень плотины последние кубометры песка.
Был тут и начальник района. В кожанке, в серой шляпе, задорно сбитой на затылок, стоял он среди других. Загораживаясь от солнца газетой, с тем напряженно-радостным выражением, какое бывает на лицах у завзятых театралов, когда они видят хорошую актерскую игру, он наблюдал, как бурая тяжелая грязь выплескивается из железных пастей пульповодов.
— Заканчиваете, Федор Иванович?
Вместо ответа он только утвердительно кивнул головой, потом звучно хлопнул свернутой газетой:
— Читали? Китайцы-то взнуздывают свою Хуанхэ! Миллионы людей на трассе! Здорово, а? И описано ловко — ясно себе все представляешь… — Помолчав, он добавил: — Китайцы вон грандиозные дамбы строят, румыны роют канал Дунай — Черное море, венгры хлопчатники и цитрусовые в центр Европы притащили… А кто им дорогу показал? Да мы с вами, советские люди. То-то вот и оно… Китай-то — вон он где, за горами, за долами, — а радостно, будто твое близкое дело делается!
Мы отошли в сторонку и присели на толстой трубе, которая тянулась по хребту плотины, сбегала вниз, в долину, и уходила далеко к горизонту, где у стеклянной полоски реки темнели неуклюжие земснаряды. Масса песка, перемешанного с водой, неслась по трубе. В ней все время позвякивали и шуршали увлекаемые потоком мелкие камешки, и от этого труба казалась живой. Федор Иванович похлопал по трубе рукой:
— Вы с парашютом прыгали?.. Я тоже, в юности, студентом… Вот когда я обо всем этом думаю, дух захватывает, будто в ясное, хорошее утро с парашютом прыгнул.
Настроение собеседника показалось мне подходящим. Я прямо сказал, что собираюсь о нем написать, и попросил рассказать о себе и уточнить кое-что из того, что мне было уже известно. Он сразу весь как-то погас и скучным голосом ответил, что о себе ему рассказывать нечего.
— Ну, например, ваш район второй год держит переходящее знамя. И это тут, где все перенасыщено трудовым героизмом…
Инженер улыбнулся и ответил снисходительно, точно я заставил его пояснять всем известную, непонятную лишь мне истину:
— Знамя! Правильно, держали, держим и мечтаем взять на вечное хранение… А какие у меня люди! С такими не только эту плотину — горный хребет соорудить можно… — Он вдруг вскочил. — Что это пульпа жидкая пошла?.. Усманов, Усманов! Звоните на земснаряд. Что они там бульон какой-то подают!.. Ну, мне пора. У меня в конторе, наверно, уже инженеры собрались…
Он шагнул на трубу пульповода, прошел по ней несколько шагов, потом оглянулся и, увидев мое разочарованное лицо, повернул обратно:
— Сердитесь? Ну, честное слово, некогда… Хотите, приезжайте ко мне вечером. Завтра воскресенье, я свободен, жена пельмени сделает, посидим, выпьем. Обещаю, как в отделе кадров, на все вопросы ваши ответить.