Настоящий, сортовой металл в военные годы для колхозной кузницы достать было негде. Но тонны первоклассной легированной стали валялись вокруг. На зубья борон, на лемехи и шины, на детали сельскохозяйственных машин приходилось перековывать и перетачивать всяческие орудия войны, брошенные врагом при отступлении. И юный молотобоец любил слушать, как его учитель, осыпая раскалённую железину точными, умными ударами, беседовал с ней под перебор молотков:
— Значит, упрямишься, не сдаёшься, тэк-с... Значит, тебя фашист сковал, чтобы людей убивать, чтобы землю кровью человеческой умывать, так тебе на мирные дела перековываться и неохота... Не выйдет, не выйдет — перекуём!.. Витька, не зевай, бей чаще. Вот так... Уж на что силён их Гитлер — в наши степи ворвался, а много ли его назад от Сталинграда ушло? Вот то-то и оно. И тебя к мирному делу приспособим... Витька, справа покрепче вдарь. Так, так... Ну, видишь, и подалось, и правильно... Нет такой силы на свете, чтобы не мог её одолеть советский человек.
Иногда металл оказывался слишком сухим, не поддавался ударам и вдруг трескался или разлетался пополам. Тогда кузнец сдвигал очки на лоб и удивлённо оглядывал испорченную поделку:
— Сломалась? Неохота мирному делу служить? Что ж, туда тебе и дорога... — Он бросал треснувшую железку в мусор и брёл в угол, где были свалены целые кучи военного хлама: — Ничего, попокладистее отыщем!
Так, под воркотню и философствования старого кузнеца, смышлёный парнишка, поначалу еле поднимавший тяжёлую кувалду, постепенно вникал в кузнечное мастерство и за два года научился не только выполнять мелкий ремонт инвентаря, но и серьёзные кузнечные поделки: ошиновку колёс, сварку, нарезку гаек.
И ещё на пользу пошло ему общение с Николаем Ивановичем потому, что тот был живым носителем славной истории здешних мест. Когда, отработав положенное, они шабашили и Виктор заливал горн, старик, сев на приступочку и закурив неизменную свою трубку, неторопливо рассказывал мальчику, прибиравшему в кузнице, о славном ворошиловском походе через эти степи, о непобедимой силе советского оружия и героизме людей, дважды спасавших вот тут, в этих степях под Сталинградом, честь и независимость своего отечества:
— Мы народ мирный, труженики. Нам чужого не надо, возле положи — не возьмём. У нас всё своё есть, а чего и нет — найдём, добудем, сделаем. Ну, а уж коли кто за нашим добром полезет, тот заранее с головой прощайся... Силён был Гитлер, ох, силён, всю Европу сапогом потоптал, а тут под Сталинградом зубы свои и оставил. Вон они, его зубы, по всему степу ржавеют... Так ему, живодёру, в Сталинграде побывать и не довелось. А уж наши в Берлине будут — это уж, Витька, верно, как то, что мы с Климентом Ефремовичем вот здесь, в наших краях, беляков, как зайцев, по степу гоняли... А ведь тоже вояки были лихие, закалённые насухо...
— Ну, а товарища Сталина вы, Николай Иванович, видели?
— Не совру, не видел... Близко от его штабу был и раз пакет на его имя свёз, а увидеть не посчастливилось... А вот Ворошилова Климента Ефремовича — его вот, как тебя, видел, и Будённого Семёна Михайловича тоже видел. С Семёном Михайловичем хорошо знаком.
Так на порожке задымлённой кузницы мальчик и старик засиживались иной раз до петухов, отдыхая от трудового дня.
...Когда колхозная жизнь восстановилась, открылась МТС и прибыли с Урала новые тракторы, старый кузнец сложил в мешок свой инструмент.
— Теперь и без меня каша сварится. Разве нам с тобой, Витька, и нашей кузнице с эмтеэсовскими мастерскими потягаться! — сказал Николай Иванович и, прощаясь со своим учеником, притиснул его к себе сильными, не знающими устали руками. — Я на покой, а ты, Витька, смотри, чтобы у меня в жизни не коптить, как худая головешка в горне! На полный накал живи, такое теперь у нас время.
Виктор Мохов хорошо запомнил этот завет человека, приобщившего его к мастерству. Сын своей замечательной эпохи, неутомимый в труде, упорный в достижении благородной цели, увлекающийся, но умеющий планировать свое время, он действительно стал жить «на полный накал».
Когда надобность в кузнице у колхоза миновала, Виктор рассудил, что теперь правильнее всего стать трактористом. Он пошёл в МТС и шесть суток не отходил от машины. Туда, под шатёр сарая, где он возился возле трактора, мать и посылала ему с сестрёнкой еду. Там он и спал в уголке, на брезентах, подмостив под голову сиденье из кабины грузовика. На седьмые сутки он вывел трактор в поле и работал на нём так искусно и притом так умело экономил горючее, в таком отличном состоянии держал машину, что через несколько дней бригадир сам представил его для переучивания на вождение гусеничного трактора «НАТИ», что уже само по себе было большой честью, так как тракторов этих в МТС было немного и их доверяли только лучшим из лучших.