— И холостой, кажется.
— Ну, это мне ни к чему. Это мне абсолютно всё равно... Нарочно ходила с ним под руку, нарочно смеялась, даже в буфет с ним зашла, чаю с пирожным выпила. И вот какие мы, женщины, — прямо на себя досадно!.. Хожу с этим инженером, смеюсь, а слезы во мне кипят, и всё я о своём, о нём думаю... Вернулись в зал, все концерт слушают, радуются, переживают, а я слезы глотаю и не вижу, что на сцене-то делается. Собралась было вовсе уйти, да вдруг, пожалуйста, является. И вы думаете, прощения попросил, извинился? Ну как же! Первое слово: «Починили». А сам, — матушки мои! — весь в глине, на ботинках целые лепёшки, усталый, потный. Шепчу ему: «Хоть лицо оботри». Вынул он мой платочек, а тот весь чёрный, будто это и не батист вовсе, а концы для обтирки.
— Ай-яй-яй!.. Ну, ты его как следует проработала?
— То-то, что нет. Стыдно сказать: даже обрадовалась. Такая досада!.. Только уж слово дала: если он ещё раз такое позволит, уеду! Сына заберу и уеду... Слабый у меня характер, Ольга Петровна!
— У всех у нас слабый характер, — отозвалась собеседница. — Но я ещё своему покажу, как я его отвлекаю!.. Вот паводок сойдёт, автобус наладят, явится он домой — я с ним потолкую! — И вдруг, перейдя на полушёпот, она сказала: — Женечка, слышишь, что это они за нами тянутся — не отстают и не догоняют?
Последнее относилось уже явно к нам. И в самом деле, может быть, нескромно подслушивать чужой разговор, но ведь не часто посчастливится литератору так вот, незаметно заглянуть в человеческую душу. Полагая, что спутницы возобновят разговор и он вновь потечёт, невыдуманный, непосредственный, мы слегка уменьшили шаг.
— Ишь, и не подходят! Может, это какие нехорошие, а? — испуганным шёпотом сказала Женя.
— «Нехорошие»! Нехорошего разве в такую грязюку да в туман в степь выгонишь? Наверно, как мы с тобой, по срочному делу, — отозвалась Ольга Петровна и громко, адресуясь уже явно к нам, сказала: — Эй, граждане, чего издали-то наши балачки слушать? Подтягивайтесь, в компании веселей...
Туман подвёл нас. Женщины оказались совсем рядом, и мы чуть не натолкнулись на тёмные фигуры, высокую и поменьше, как-то сразу возникшие в сплошной переливающейся мгле. Спутницы были в ватниках и резиновых сапогах. Головы у обеих были обмотаны шерстяными платками так, что трудно было рассмотреть лица. В руках обе что-то несли.
Выяснилось, что идём мы на один и тот же объект, что дорога попутчицам хорошо известна и, по мнению их, идти осталось уже немного. По мере ночного похолодания грязь под ногами покрывалась ледяной коркой, словно подсыхала, туман начинал редеть, становился волокнистым, прозрачным. Проглянула луна, засверкали кругом подмёрзшие лужицы в колеях, и мы разглядели спутниц.
У Ольги Петровны, высокой женщины средних лет, было строгое, точно очерченное лицо с крупным энергичным ртом. Шелковистым пушком темнели над верхней губой усики. У маленькой Жени виднелся только вздёрнутый нос, глаза посверкивали из-под низко надвинутого платка да развевался русый пушистый локон, который она, двигая щекой по плечу, всё старалась убрать под платок. Обе руки её были заняты.
Произошло то, с чем, увы, часто приходится сталкиваться литераторам. Узнав, кто мы и зачем в такую пору спешим на объект, спутницы как-то сразу переменились. Исчезла чудесная непосредственность, которая минуту назад звучала в их разговоре. Они пустились наперебой рассказывать о стройке, где работали их мужья. Говорили с гордостью, даже увлекаясь, но, увы, тем ровным, безликим языком, который иногда ошибочно называют газетным. О своих мужьях, знаменитом экскаваторщике и бригадире бетонщиков, они сказали только, что это передовые люди, и сообщили, на сколько целых и на сколько десятых процента те выполнили месячный план.
Вдали уже брезжили огни, пробивая прильнувший к земле и совсем уже поредевший туман, когда товарищ мой догадался поинтересоваться, зачем эти женщины в распутицу, в ночную пору спешат на стройку. И тут опять их речь зазвучала с прежней непосредственностью:
— А паводок-то! Наши теперь и живут там, вроде бы на казарменном положении. Восьмой день дома не появляются, — отозвалась Женя. — Работа срочная!
— Да и есть им время! Три часа по грязи туда да три обратно. Машины-то через эту хлябь не проходят, — добавила Ольга Петровна. — Вот несём им поесть. Мы с мужем из-под Полтавы, — борщёчку ему украинского сварила; мой любит борщ — страсть! А она вон пельмешек нашлёпала для своего сибиряка... Ну и ещё кое-чего по малости.