— Потом у меня появилась аспирантка, которая не видела ни одной картины Сезанна, — рассказывает Пол. — А когда я объяснил, что ей не следует заниматься живописью, раз она не знает Сезанна, она обвинила меня в сексуальном домогательстве. Представляете? Представляете себе, чтобы Сезанн получал эту говенную степень магистра искусств? Мир сошел с ума.
— Мир не сошел с ума, он всегда был безумным.
— Не до такой степени. По крайней мере, требовалось быть частицей чего-то реального, еще не все было надувательством. Спорю, вы не встречали художника, который не мог бы ничего сказать о Сезанне.
— Не завидуйте мне. Я теперь не могу писать. Руки не двигаются. Попробуйте-ка так пожить. Какой погожий, золотой денек выдался, сколько солнца. Пусть Лиззи уведет вас в сад, — говорит Белла.
— Идемте с нами.
— Не могу рисковать. Боюсь споткнуться.
— Не бойтесь. Просто обопритесь на меня, я за вами пригляжу.
Он мигом поднимает ее с кресла, и она, опираясь на него, с трудом продвигается к двери в сад.
— Вот так, — подбадривает он ее, пригибаясь, чтобы ей было удобнее. — Отлично. А теперь осторожнее. Тут ступенька. Когда пойдем по траве, становитесь на всю ступню.
Выйдя за дверь, Белла обращается к Лиззи, неотступно следующей за ними.
— Достаньте из сарая шезлонги. Их там четыре.
Пол переводит взгляд с одной на другую, с лица его не сходит улыбка. Когда Лиззи возвращается с шезлонгами, он сперва устраивает Беллу поудобнее в одном, затем расставляет второй для Лиззи, двигает его туда-сюда, чтобы ее не слепило солнце. Лиззи и не помнит, когда она была так счастлива.
— Вам шляпа не нужна? — спрашивает Беллу Пол и садится сам.
— Да нет.
— Красота какая, — говорит он, и взгляд его задерживается на мастерской.
— Город хочет, чтобы я передала им дом и все прочее, вам это известно? Отписала в завещании.
— Зачем это им?
— Сохранять. Открыть дом и мастерскую для посетителей. Вот только их содержать им не на что, и они хотят, чтобы я заодно завещала им и деньги.
— А вы не хотите?
— Я не намерена продать картины Мэддена, — отрезает она, — ради того, чтобы они обзавелись музеем.
— Значит, не завещаете, — он отзывается не сразу.
— Деньги у них водятся, так что, если б им и впрямь хотелось учредить музей, средства они могли бы собрать. Если к этому есть достаточно широкий интерес. Видите вон те красные цветы? Рядом с лилиями. Они, как и вы, из Австралии.
— Возможно, им здесь лучше.
Тут на лицо Беллы садится оса, она пытается согнать ее, та жалит ее в руку, настроение у Беллы портится, и Лиззи отправляется искать какое-нибудь снадобье, чтобы опухоль спала.
— Не цацкайтесь со мной, — ворчит Белла. — Идите в сад, а я попытаюсь заснуть. Мне надо хорошенько отдохнуть. Она вам сказала, — обращается Белла к Полу, — что на завтра у нас намечена вылазка? Путешествие в поисках моего прошлого.
Лиззи хочет увести Пола на берег — там они могли бы уединиться, но едва они выходят за порог, как к дому на своем изъеденном ржой грузовичке подкатывает Сэм, опускает окно, гудит.
— Лиззи, девонька, приветик! Приветик, Лиззин дружок! Куда путь держите?
— К заливу.
— Не советую, там кишмя кишат дамочки со своими выводками. А я могу показать вам кое-что особенное, ну как?
— Не стоит труда, — говорит Лиззи.
— Да я со всем моим. Залезайте. Я вам такое покажу, чего никто не видел. Обувка у вас подходящая?
Пол уже дергает дверцу грузовичка; Лиззи садится рядом с Сэмом, и грузовичок, разбрызгивая во все стороны гравий, срывается с места.
— Так вы, значит, художник, — говорит Сэм и прибавляет скорость. — Рисуете все такое? — он величаво обводит рукой окрестности. — Море и прочее.
— Уже нет.
— Видать, никто уже ничего такого не рисует. Головастые, во всяком случае. Понять бы почему. Думаете, природе уже нечему вас научить?
— Разумеется, есть. Но это вовсе не означает, что я должен ее рисовать.
— Будь я художником, я бы рисовал одно и то же дерево всю жизнь. И я даже знаю, какое дерево. Хотите на него поглядеть? Оно отсюда недалеко.
— Спасибо, нет, — говорит Лиззи. — Она прикорнула, того и гляди проснется.
— Вы с Ниной два сапога пара. Она вас держит в строгости, в узде, можно сказать. Ее хлебом не корми, дай покомандовать.