— Господи, взгляни с небес, призри на рабу твою, посети и облегчи ее, — еле слышно — на всякий случай: а что, если Бог и впрямь есть — бормочет Лиззи. Потом вспоминает, что дальше обращаются к Иисусу, и в смятении запинается: на покровительство Иисуса Белла, надо полагать, рассчитывать не может. Белла тем временем еще дышит, но так тяжело и хрипло, что оптимизма это не внушает.
Минуту спустя плечом к плечу входят два медика, бестрепетные и угрюмые, как гробовщики.
— Отойдите, пожалуйста, — командует тот, что постарше, густым басом и, присев, щупает Беллин пульс. Другой приподнимает ее голову, чтобы посветить фонариком в глаза, — и Лиззи промельком видит ее кожу, совсем серую, цветом в древесную золу.
— Реакция есть, ага, аккомодация есть, ага.
Они накрывают Беллу замахрившимся приторно-розовым одеялом, разворачивают носилки.
— Она поправится? — спрашивает Лиззи.
Тот, кто светил фонариком, пронзает ее суровым взглядом.
— Этого мы вам сказать никак не можем.
— Но вы-то знаете?
Оставив ее вопрос без ответа, медик разматывает ремни носилок, его напарник тем временем разглядывает комнату так, точно хочет запечатлеть в памяти все в деталях.
— Вот уж не думал не гадал, что когда-нибудь попаду в этот дом, — говорит он, ни к кому не обращаясь.
— По поводу несчастного случая, скорее всего, назначат расследование, — распрямляясь, сообщает другой. — Вам придется давать показания.
— Разумеется, — говорит Лиззи и, так как Белла дышит все хуже, добавляет: — А теперь я попросила бы вас отвезти ее в больницу.
Беллина кожа приобрела восковой с синюшным отливом оттенок, глаза ее еще глубже ушли в глазницы. Но медики целиком заняты своим делом — поднимают, перекладывают ее на носилки, пристегивают ремнями, нажимают нужные цифирки на своих крохотных пейджерах, а на Беллино лицо и не смотрят.
— Можно мы поедем с ней? — спрашивает Лиззи.
Тот, кто постарше, еще более величаво разъясняет, что сопровождать пациента разрешено лишь родственникам и им с Ниной придется добираться в больницу своим ходом.
Мысли Нины, судя по всему, заняты вовсе не Беллой.
— Что вы им скажете? — приступается она к Лиззи, едва Беллу выносят.
— Об этом не беспокойтесь. — Лиззи старается, чтобы в ее голосе не просквозило осуждение. — Сэм же не хотел сделать ничего плохого, я так им и скажу.
— Они не поверят. Местная полиция на него взъелась, для них это случай с ним сквитаться.
— Я ничего не могу поделать, — объясняет Лиззи. — Не могу же я врать. И пожалуйста, не просите меня врать.
Нина берет ее за руку.
— Конечно, не можете… Просто я боюсь, вот в чем дело… Особенно потому что сейчас…
Лиззи озадаченно смотрит на нее.
— Я беременна, — говорит Нина, в голосе ее — гордость. — Я со среды собиралась ей сказать, но все подходящего времени не было.
Теперь Нина никогда не уйдет от Сэма, больше ни о чем Лиззи думать не может. Но тут же, устыдившись, неловко обнимает Нину. Нина сияет, такой счастливой Лиззи ее никогда не видела.
— Когда ребенок родится?
— Доктор сказал — в середине марта. Я вот что подумала: если родится девочка, назову ее Беллой. — Улыбка гаснет. — Просто меня беспокоит, что будет с Сэмом.
— Они ничего не могут ему сделать, — успокаивает ее Лиззи, хотя не слишком в этом уверена. Она закусывает губу. — А вам нельзя волноваться: это вредно для ребенка.
— Знаю. Но ничего не могу поделать. Куда вы?
— Сейчас вернусь, — отвечает Лиззи, продвигаясь к лестнице. Ведь и она думала о ком-то другом.
Она думает, что Пол отмывается в ванной, но застает его в Беллиной спальне — он разглядывает высокую темного дерева кровать с резными ананасами на столбиках, где Лиззи провела две последние ночи. Она с минуту молча смотрит на него и впервые замечает, что волосы у него отступили ото лба, поредели. Потом все же кашляет, и он оборачивается.
— Ее увезли в больницу?
— Да.
— Значит, ты тоже туда уедешь?
— Прямо сейчас. Что ты здесь делаешь?
— По всей вероятности, я больше сюда не попаду. Хочу посмотреть, где он спал.
— Она чуть не умерла, — напускается на него Лиззи. — Ты не мог бы в порядке исключения подумать и о ней?