— Оказал сопротивление?
— Насмехался над проводником собаки и над товарищами, ведущими следствие. Не пожелал сказать, кто он, и у него нет паспорта.
— Этакий пижон не первой молодости?
— Не сказать, чтоб не первой…
— Давайте его сюда! — приказал надпоручик Чарда с жадным нетерпением.
Они сидели друг против друга — надпоручик Влчек и поручик Беранек — у старых столов, за которыми сменилось уже три поколения борцов с преступностью. Надпоручик Влчек попыхивал вонючей трубкой. Глядя через окно Во двор, Беранек размышлял над сообщением, которое только что принесли с телетайпа.
— Слышь, в Опольне убит некто Рамбоусек, — сказал он.
— Ишь ты, — невозмутимо отозвался Влчек. — Рамбоусек… Красивая фамилия… В Опольне… — Он вдруг закашлялся, отложил трубку и наклонился к Беранеку: — Покажи! В Опольне?
— Любопытно, а? — оживился Беранек. — В Опольне. Тело потерпевшего было обнаружено сегодня на рассвете, как сообщает надпоручик Чарда из Мезиборжи.
— Наш капитан сейчас там?
— Скорее всего, там, — усмехнулся поручик Беранек. — Насколько я знаю, он предполагал прибыть туда еще до упомянутого рассвета.
— Ну что, мы едем?
— Я устроил так, что едем. — Поручик Беранек удовлетворенно погладил себя по животу. — Сигареты у тебя в левом ящике, если ты их ищешь…
— Их.
— Вот… У него отпуск. — И голубые глаза поручика Беранека злорадно сверкнули.
Влчек встал и застегнул пиджак.
— Соберем ребят.
— Уже собрал.
— А Бубле?
— Нет. Арношт отказался — он-де не специалист по осмотру трупов.
— Надо бы ему поехать, — сурово возразил надпоручик Влчек. — На сей раз нашему капитану понадобится опытный врач.
Улица Замецка, ведущая от площади к замку, извилиста и залита душистой тенью старых деревьев, по одну ее сторону тянется ограда французского парка, по другую стоят домики, до крыш которых можно дотянуться рукой; расширяясь, улица образует маленькую площадь, где среди деревьев высится костел святого Вацлава, кладка готическая, а линии слегка округлые (под влиянием барокко); улочка огибает солидные, низкие, словно вросшие в землю дома — прежде это были амбары, пивоварня, хозяйственные постройки, а теперь они превращены в мелкие мастерские, склады; в пивоварне же разместился винный погребок.
По этой дороге Войтех Матейка прошел бы и с закрытыми глазами. Многие годы ходил он по ней, пристраивался с этюдником тот тут, то там.
Его торопливые шаги гулко отдавались на деревянной мостовой под аркой, ведущей во двор замка. Задумавшись, он миновал окошечко кассы.
— Минуту! — раздался у него за спиной звучный, теплый альт Веры Калабовой. Она выглянула в окошечко.
Матейка остановился в нерешительности.
— А, это вы. — Она захлопнула окошечко и вышла во двор ему навстречу. — Вы пришли слишком поздно… или слишком рано… Не знаю, — проговорила она неуверенно.
— В каком смысле?
Вера понизила голос:
— Туда сейчас нельзя… Дверь опечатали.
В тени аркад возле коричневой двустворчатой двери прохаживался милиционер.
— Господи, — вздохнул Матейка и вытер носовым платком пот со лба. — Это был мой друг…
— Разумеется. Может, вам надо отдохнуть?
— Почему вы так решили?
— Вы побледнели…
— Неудивительно. Жара-то какая.
— Я могла бы сварить вам кофе…
Он принял приглашение, и оба вошли в канцелярию. Управляющий Властимил Калаб сидел за письменным столом, перед ним лежали бумаги, но он не работал. Только задумчиво поглаживал усы. Тихо играло радио. Калаб заметил их не сразу, потом встал, подал Войтеху Матейке руку.
— Кошмар какой-то, — пожаловался он. — И все сказывается на здоровье. Вместо кофе нам, пожалуй, стоит пропустить по рюмочке, а, пан Матейка?
— Я тоже так думаю, пан управляющий, если вы не возражаете. Ваша супруга была так любезна…
— Вера, принеси коньяк, — распорядился Калаб.
Войтех Матейка опустился в глубокое старое кресло. Опершись о подлокотники, сложил руки под подбородком и заморгал голыми веками.
— В нашем мире, — заговорил Калаб, по всей вероятности пытаясь утешить гостя в его печали, — чередуются радость и грусть, катастрофы и идиллия. Так уж повелось, а потому и самое ужасное событие не выходит за рамки жизни… Ибо оно лишь неотъемлемая составная ее часть.
Михал Экснер остановился у двери.
Чарда вздохнул.
Экснер улыбнулся, показав свои руки.
— Наручники мне не надели, — заметил он.