Потом взял бутылку с коньяком…
В зарослях тростника на пруду лягушки не квакали, а орали. В аллее было темно, на старой мельнице светилось, ничего не освещая, словно светлячок, окно.
К стволу одного из каштанов, слегка нависших над водой, прислонилась девушка в майке, худенькая, узкоплечая. Она обнимала длинноволосого юношу.
Дерево было полно понимания, а листва его ласково шумела.
Юноша и девушка очень долго молчали. Очень долго.
— Пойдем, — наконец зашептала она. — Ужасно темно. И ужасно поздно.
— Еще минутку… Мы же в два счета будем дома… У меня есть ключ от ворот.
— Нам нельзя через парк, Мартин.
— Почему? Спокойно пройдем. Они наверняка у Рамбоусека. Ну до чего дотошные… — продолжал длинноволосый Мартин Калаб. — Притащили прожекторы и елозили под его окнами…
— Я боюсь…
— Чего?
— Ты же знаешь…
Он помолчал. А потом сказал уверенно, тоном храбреца:
— Не станет же он стоять там теперь, поджидая прохожих.
— Кто знает… И… Мне страшно… Ведь мы его видели… Мы же видели его!
— Да, наверно, это был он… Но он был далеко. И он нас не видел.
— Пойдем домой. Мне и тут страшно.
Он проглотил слюну. И невольно оглянулся.
Да, Мартин был рад, что не надо идти через парк.
Медек проводил Прушека и жену до калитки и там простился с ними. На небе сияли звезды, а сад освещало окно музыкального салона пани Шустровой.
Окно было открыто, Марта играла Шумана.
Он сходил наверх за коньяком, потом сел на скамейку в кустах можжевельника.
Высоко в небе гудел самолет, пронося между звездами свои красные и зеленые огни. Желтое сияние падало из окна на кусты роз, а тут еще этот Шуман.
У доктора Медека заблестели глаза.
Прошло какое-то время, минут двадцать-тридцать, а то и час. Шустрова доиграла, и теперь уже светилось только его окно, в мансарде.
В доме слышались шаги Марты, она что-то сказала, Вспыхнула лампочка над входом, осветив дорожку, уголок со скамейкой среди можжевельника и лысину доктора Медека.
Марта вышла на крыльцо.
— Пан доктор, — позвала она и тут же увидела его. — Пан доктор! Вы меня напугали! Что вы тут делаете, ведь простудитесь!
Медек молча показал на бутылку перед собой.
— Уже холодно, пан доктор. Я думала, ваша супруга останется до завтра.
— Она приезжала провернуть одно дельце. — Медек постарался сказать это как можно небрежней.
— Правда? — Марта села на скамейку. — Вы ведь никогда не пьете…
— Ну, это явное преувеличение…
— Почти никогда, пан доктор. Ведь я знаю вас уже столько лет, — мягко произнесла пани Шустрова.
Это растрогало его.
— Вы прекрасно играли…
— Я играю почти каждый день, — улыбнулась она и вздохнула.
— Да, но сегодня… Сегодня я услышал вас по-настоящему, — расчувствовался доктор Медек. — Возможно, этот вечер и звезды…
— Да, — ответила она, играя массивным кольцом с огромным зеленым камнем. — Вы уже столько лет живете у меня. Может быть… может быть, вы на меня сердитесь? За то, что я дружна с людьми, которые вам не по душе.
— Нет, нет, что вы, пани учительница. О ком вы, простите?
— Я знаю, вы не любите Войтеха. Войтеха Матейку.
Медек махнул рукой.
— Да нет! Что вы!
— Не оправдывайтесь. Не любите вы его, я знаю. И он вас тоже. Да-да…
— Вы ошибаетесь, пани учительница, — сказал доктор Медек мягко, под влиянием очередного приступа сентиментальности. — Я просто не принимаю его всерьез. Матейка об этом знает. Это он ненавидит меня.
Шустрова засмеялась.
— Тут нет ничего смешного, — возразил Медек.
Она покачала головой:
— Вы ошибаетесь, пан доктор, потому что Войтех… боже мой, да Войтех просто не способен ненавидеть! Он хороший человек. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поверьте мне.
Доктор Медек закивал лысиной — ему не хотелось спорить.
— Вы знаете его много лет, вероятна, вы правы. Но в остальном… Я стараюсь, чтоб у вас не возникло впечатления, будто я вам навязываюсь. Потому что мне у вас очень хорошо.
— Я знаю, у вас затруднения, — сказала она ласково. — Это, конечно, не мое дело…
— Затруднения, — засмеялся доктор Медек. — Они у меня уже много лет, пани учительница. А какие — вы легко можете угадать.
Марта невольно положила руку ему на плечо.
— Вы не выпьете со мной чашечку кофе, пан доктор?
Доктор Медек грустно кивнул, он уже довольно сильно опьянел.
— С радостью, милостивая пани…