— Вы спите? — тихонько спросила гостья.
— Нет. — Я сел и зажег свет.
Пани Дроздова резко отвернулась от света. Светло-каштановые волосы засияли роскошным блеском.
— Это вы? — глупо спросил я. — Йозефа тут нет.
Она улыбнулась слегка растерянно и чуточку вызывающе.
— Но я к вам пришла. Можно войти? — Не дожидаясь ответа, она перебросила стройные свои ноги через подоконник.
— Подождите, вы испачкаетесь, — запоздало спохватился я и подбежал к ней как раз вовремя, чтобы подхватить в объятия. Нога у нее подвернулась на одной из моих туфель, валявшихся под окном.
На миг она прижалась ко мне, тоненькая, из-за высоких каблуков почти одного со мной роста. От волос, коснувшихся моего лица, исходил слабый запах сирени. Пани Дроздова, часто дыша, трепетала, как пойманная птичка.
— С вами ничего не случилось? — обеспокоенно спросил я, все еще не выпуская ее. И чувствуя себя при этом очень даже приятно.
— Нет. — Она непринужденно высвободилась из моих объятий и отряхнула широкую юбку. — Только я… страшновато было идти через стройку.
Я взглянул на будильник. Четверть двенадцатого.
— Вы пришли сюда одна? В темноте? Зачем?
— Мне нужно поговорить с вами. — Она огляделась, отыскала глазами единственный мой стул. — Это ничего, что уже так поздно?
— Ничего. Я привык полуночничать. — Подойдя к стулу, я незаметно обтер его рукой и придвинул пани Дроздовой. Сам сел на кровать. Голова у меня все еще была тяжелой после недолгого крепкого сна. Я посмотрел на свои босые ноги, потом перевел взгляд на благопристойно поджатые ножки пани Дроздовой в белых туфельках. Потом медленно поднял глаза к ее лицу. Она испытующе вглядывалась в меня, и мало-помалу на лице ее заиграла улыбка.
— Извините, — сказал я, вставая. Напился у нее за спиной тепловатой воды из молочной бутылки, влажной рукой украдкой провел по волосам. Нашарил ногой засунутые под стол тапочки. Вряд ли улучшив таким образом свой экстерьер, я снова устроился на кровати перед пани Дроздовой. Она сидела с опущенными глазами, нервно комкая конец голубого пояса, обвивавшего ее стройную талию. Вид у нее был виноватый. В голосе прозвучало раскаяние.
— Не сердитесь, пожалуйста. До меня только сейчас дошло, что глупо было вот так к вам вламываться. Надо было подождать до завтра, но Йозеф мне сказал… — Она осеклась.
— Вы с ним говорили?
— Да.
— И что же он вам сказал?
Оставив свой пояс в покое, она посмотрела на меня долгим взглядом.
— Йозеф знал дядю Луиса. Пришел выразить мне сочувствие.
Вероятно, оттого, что Йозеф посвятил меня во взаимоотношения их семейства, я не смог удержаться от скептической гримасы.
— Вы мне не доверяете? — убито спросила девушка. Ее вопрос застиг меня врасплох.
— Почему бы мне вам не верить? — произнес я сдержанно. — Я вас не знаю.
Пани Дроздова бросила на меня задумчивый взгляд.
— Это правда, — согласилась она.
— Вот видите, — начал было я, но девушка меня перебила:
— Но вы и не хотите узнать меня получше, верно ведь?
— Послушайте. — Я вытащил сигарету. — Наше, знакомство — я имею в виду не тот момент, когда Йозеф представил нас друг другу, — протекало при обстоятельствах не слишком-то благоприятных. — Не спеша раскуривая сигарету, я дал ей время высказаться об этих самых обстоятельствах. Но она не проронила ни звука. — Оставим наш разговор на потом, когда кончится эта печальная история, — сказал я, чувствуя, что веду себя глупо.
— А когда она кончится? — резко спросила пани Дроздова. — Она ведь еще и не начиналась.
— Как это?
— Вы что же думаете, этот поручик уже оставил нас в покое? Ему ведь совершенно не за что зацепиться. Кроме нас двоих, мы же были там в то время, когда дядя…
— Нас двоих? — иронически переспросил я. — В тот раз вы говорили иначе. Себя вы из этого скромного подсчета исключили.
— Естественно. Потому что я-то знаю: в то время меня там действительно не было. Но убежден ли в этом поручик Павровский? Он ведь может подумать, что я вернулась туда тайком, задами и появилась в этой комнатке еще до вас. Немного везения, и у меня все бы сошло.
— Сошло бы. Но мне понадобилось бы еще меньше везения, — согласился я, удивленный ее прямотой.
— Вы его не знали. А я была его племянницей. Самой любимой. И вообще любимицей богатого американского дядюшки.