Так мы мило побеседовали, и сторож удалился.
На следующий день я опять не пожелала разговаривать. Из отверстия в потолке неслись просьбы, угрозы и ругань, но я была неумолима. Да и работа шла через пеньколоду. Мне стало попадаться все больше крупных камней, и я совершенно замучилась с ними. Выволакивая эти громадины, я задавала себе вопрос, долго ли ещё прослужит сеть. Мне было совсем не до дружеских бесед.
— Ваше королевское величество! — послышалось на следующий день. — Жива?
— Не называй меня больше величеством! — злобно отозвалась я, елееле успев к приходу сторожа, потому что очередной проклятущий камень застрял на полдороге и я с трудом справилась с ним.
— А как надо называть?
— Высокочтимая дама!
— А почему ты, высокочтимая дама, не захотела разговаривать с шефом?
Ага, значит, вчера тут был шеф и они кричали мне, а я была в подкопе и ничего не слышала. Хорошо всетаки, что я провела профилактику.
— Не хотела!
— Шеф был злой, как черт, — конфиденциально донеслось сверху. — Велел сказать, что, если и сегодня ты не будешь разговаривать, не давать тебе воды.
— Тогда я здесь загнусь от сухости! А почему шеф не пришёл сейчас?
— Он сейчас занят. Эй, послушай, не зли его! Добром это не кончится, ты его не знаешь!
— А до сих пор он мне только добро делал! Передай шефу, чтобы не нервировал меня! Хочу — буду говорить, не хочу — не буду!
Все труднее давались мне подземные работы. За последующие пятнадцать дней я продвинулась вперёд всего на два метра. Когда же это кончится? И зачем было возводить такие толстые стены! А может, весь холм состоят из каменной кладки?
Сторож привык, что я разговаривала с ним через день, и не предъявлял претензий. Воспользовавшись отсутствием шефа, я потребовала третий светильник, без возражений возвратив первый. У меня скопился уже порядочный запас отсыревших сигарет.
Я продолжала ковыряться в стене, решив не считать дней, пока не пройду стену. Шестой метр дался мне особенно тяжело. Наконец приступила к седьмому. Постепенно мною овладевали отчаяние и апатия. Все вокруг настолько прогнило, что казалось, я сама постепенно перехожу в полужидкое состояние. У меня не хватало сил тщательно расчищать коридор, так что он катастрофически сужался. Теперь я уже работала лёжа.
Длинный и большой камень, лежащий поперёк кладки, я вытащила с большим трудом. Меньше усилий потребовали два соседних. Расковыряв раствор, вытащила ещё два, а потом и третий. Я уже собралась отбросить его за спину, но чтото вдруг привлекло моё внимание. Известняк, как известно, светлый камень, а у этого одна сторона была почти чёрной. Я рассмотрела его в слабом свете коптилки, попробовала вытереть рукой и замерла: с одной стороны камень был испачкан землёй!
С отчаянно забившимся сердцем, стиснув от волнения зубы, я протянула руку в образовавшуюся дыру и не нащупала камней. Рука упёрлась в мягкий, влажный грунт!
Первую горсть земли я рассматривала так, как ныряльщик рассматривает найденную им впервые в жизни чёрную жемчужину. Мне жаль было выпускать её из рук. Опершись спиной о камни и закрыв глаза, я долго сидела неподвижно, слушая райскую музыку, заполнившую эту чёрную нору.
И откуда только силы взялись! Я сама не заметила, как повытаскивала остальные камни, отделяющие меня от этой чудесной, мягкой, чёрной земли.
Вернувшись в камеру, я сосчитала все чёрточки на стене. Их оказалось шестьдесят три. Больше двух месяцев!
Теперь надо было попытаться привести в порядок взбудораженные чувства и мысли. Дорога к свободе стала реальностью. Сброшена наконец страшная, гнетущая тяжесть неуверенности, с которой я боролась уже остатками сил, боясь себе самой признаться в этом. И вот я пробилась сквозь проклятую стену!
Насладившись радостью, я приступила к разработке конструктивных планов. Ещё раз проверила направление и угол подкопа. Тоннель должен был идти вверх под углом — не очень большим, иначе я вылезу на поверхность земли посреди газона во дворе замка, но и не очень маленьким, иначе тоннель пройдёт под поверхностным слоем почвы вокруг всего земного шара. Моё главное орудие труда — крючок — для земляных работ оказался явно не пригоден. Пришла очередь кувшина. Разбивала я его очень осторожно, стараясь получить куски покрупнее и не думать о том, что будет, если в ходе земляных работ я натолкнусь на монолитную скалу.
Новое орудие труда вполне себя оправдало, можно сказать, что кувшин в роли лопаты вполне выдержал экзамен. Я с таким энтузиазмом копала и копала, что опомнилась лишь тогда, когда стала задыхаться. Тут я отдала себе отчёт, что, отбрасывая за спину вырытую землю, сама себе рою могилу. Следовало чтото придумать.
Да всякий случай я оставила себе и второй кувшин, сообщив сторожу, что тоже разбился. Это разгневало сторожа, и он, как видно, сообщил о случившемся шефу, потому что на следующий день воду мне передали в пластмассовой бутылке. Меня это очень огорчило, ибо перечёркивало надежды на получение черепков в будущем. Оставалось утешаться мыслью, что собака, например, роет землю лапами, почему я не смогу?
Затем решительным воплем я потребовала шефа. Пришлось ждать полдня, что не улучшило моего настроения.
— Послушай! — заорала я, как только он появился. — Я надумала!
— Ну, наконецто! — радостно отозвался он. — Говори!
— Шиш тебе! Сам знаешь, что я тебе не верю. Ты обещал улучшить мои бытовые условия?
— Получишь все, чего только не пожелаешь. Говори же!
— Я скажу тебе первое слово. Что я получу за первое слово?
— А что бы ты хотела?
— Брезент! Иначе я тут заработаю ревматизм. Если за первое слово я получу брезент, то подумаю, может, и второе скажу. Сначала посмотрю, как поживется тут с брезентом.
— Ладно! — проревел он, подумав немного. — Говори первое слово!
— Сначала брезент.
— Нет, сначала скажи!
— Как бы не так! Или брезент, или катись к черту. Мне уже все равно!
Я настояла на своём. Поздно вечером через отверстие в потолке мне сбросили требуемый брезент, а чтобы быть точной — прорезиненное полотнище из искусственного волокна. Чуть светильник не погасили.
— Ну, теперь говори. Я слушаю!
— Тууу… — диким голосом завыла я.
Вверху оторопело молчали. Потом раздалось недовольное:
— Ты на каком языке говоришь?
Он был прав. Это «ту» в зависимости от языка могло означать совершенно равные вещи. Поанглийски это могло быть «two», то есть «два», или «to» — предлог. С известной натяжкой могло ещё означать и «также». Податски тоже было бы «два», попольски «здесь», а пофранцузски — всевозможные производные от слова «весь». Именно это последнее значение я имела в виду, завывая «тууу», так как именно с этого слова начиналась фраза, произнесённая покойником. Как видите, я поступила честно. Раз обещала сказать первое слово — пожалуйста, вот оно, первое слово. Шефу оно ничего практически не говорит, а моя совесть чиста.
— Пофранцузски, — заорала я в ответ.
— И что это мне даёт, черти бы тебя побрали? — в ярости заорал он.
— Покойник сказал целую фразу! — вежливо объяснила я. — Целую нормальную длинную фразу. Я передаю тебе её с самого начала. И ты ещё недоволен?!
— А, чтоб тебя! — он был в бешенстве, но всетаки, пользуясь несколькими языками, убедился, что имеется в виду действительно «все».
— Надеюсь, что эта тряпка быстро сгниёт и тебе понадобится следующая! — крикнул он на прощанье и удалился.
«Скорей я тут сгнию», — мрачно подумала я и принялась за работу.
Полотнище было слишком большим. Надо было разрезать его пополам, но чем? Я попробовала зубами, а потом сообразила, что лучше воспользоваться огнём. Я сложила полотнище пополам и осторожно поднесла к огню коптилки, внимательно следя за тем, чтобы эта искусственная ткань не вспыхнула. Операция заняла много времени, зато прожглось по сгибу неплохо, и у меня оказалось два почти одинаковых куска. Затем я прожгла дыры по углам одного из них, продела в них верёвку, сплетённую из остатков акрила, и этим решила транспортную проблему. Можно было продолжать земляные работы.