«Занавес!» — объявляю я про себя и обращаюсь к троим сидящим напротив:
— Мы пригласили вас сюда, с тем чтобы уяснить некоторые вопросы, связанные со смертью Кристиана Лукача. Прошли ровно сутки, как его похоронили. На похоронах товарищ Валериан Братеш произнес взволнованную речь…
Я умолкаю на секунду. Справа от меня прокурор Бериндей с напряженным вниманием следит за происходящим. Пока этим его роль и ограничивается. Лишь в самом конце, если мои умозаключения и доказательства покажутся ему достаточно убедительными, он подпишет ордер на арест.
Я заготовил заранее для себя план, в котором строго определена последовательность моих вопросов и действий.
— Кристиан Лукач покончил жизнь самоубийством, — продолжаю я. — Но это самоубийство таит в себе некоторые, пока неясные детали.
С наибольшим вниманием, не отводя от меня глаз, слушает то, что я — говорю, Тудорел Паскару.
— Все вы знали его очень хорошо. Ну, скажем, товарищ Братеш — по институту… Тудорел Паскару видел своего двоюродного брата всего за два часа до его смерти… А вы, товарищ Ставру, когда вы его видели в последний раз?
Длинные прямые волосы скрывают часть ее лица. Or ее красоты веет недобрым холодом. Как могло случиться, что Кристиан Лукач не увидел хотя бы глазами художника этот злой огонек, затаившийся в глубине ее зрачков?!
— Как я вам уже говорила, я не видела его по меньшей мере два месяца.
Я выслушиваю ее объяснение и перевожу глаза на Тудорела Паскару. Он спокоен. Он уже не раз имел дело с властями, набрался опыта. Я ничуть не сомневаюсь, что он и рта не раскроет, пока я не потребую, чтобы он отвечал на мои вопросы.
— Были ли у вашего двоюродного брата причины покончить с собой?
До сих пор Тудорел удобно сидел на стуле, закинув ногу на ногу. Подчеркивая тем свою почтительность, он меняет позу:
— Насколько я понимаю, у моего двоюродного брата могла быть для этого лишь одна причина — любовь… обманутая любовь.
Я перевожу взгляд на Петронелу; она не изменилась в лице, да и ее будущий муж — тоже. Тудорел Паскару замолчал — ждет дальнейших моих вопросов.
— Ответьте подробнее, — прошу я его. — Нас интересует, на что конкретно опирается ваше объяснение.
— Кристи неоднократно признавался мне, что уход Петронелы нанес ему глубокую рану, которая не только не зарубцевалась, но продолжала кровоточить. Он не мог себе представить жизнь без Петронелы. Я убежден, что одиночество, боль, обида и подтолкнули его к самоубийству.
— Он говорил вам когда-нибудь о смерти?
— Нет. Но однажды он дал мне понять, что лишь настоящая любовь делает жизнь осмысленной.
Петронела вздрогнула, впрочем, может быть, мне это просто показалось… Я обращаюсь к ней:
— Что вы думаете по этому поводу?
— Я вам уже ответила, когда вы приходили ко мне домой.
Она пытается вести себя вызывающе, наступательно. Позавчера ей это удавалось с меньшим трудом.
— На сей раз вы официально вызваны на очную ставку, — уточняю я, — в присутствии государственного прокурора. Он хотел бы услышать от вас ответ на мой вопрос.
Мой довод ее убеждает.
— Я не отрицаю, что наше расставание нанесло удар его самолюбию. Это естественно — он любил меня. Я еще с самого начала наших отношений предупреждала, что в один прекрасный день разлюблю и уйду от него. И этот день настал. Я ему объяснила, как другу, что полюбила Валериана Братеша. Он не сделал ни малейшей попытки меня удержать. Я вам уже говорила, что Кристи не мог покончить с собой из-за любви ко мне. У него была гораздо большая любовь, которая поддерживала его в самые трудные дни, — искусство.
Валериан Братеш глубокомысленно кивает головой в знак согласия. Да, собственно, я тоже разделяю это утверждение. Но мое согласие или несогласие ничего не означают сами по себе: я должен задавать вопрос за вопросом и получать на них ответы.
— Разрыв между вами тем не менее повлек за собой ссору, обмен резкими словами?
Она пожимает плечами с деланным удивлением.
— Не понимаю…
— Я имею в виду что-нибудь, что могло вызвать психическую травму.
Краем глаза я наблюдаю за обоими мужчинами — они с напряжением ждут, что ответит Петронела.
— Так ведь он меня любил!.. Само собой понятно, что разрыв не мог не причинить ему травму, но, я убеждена, отнюдь не смертельную… Я повторяю вам: я уверена, что он покончил с собою вовсе не из-за меня!
Она смотрит мне прямо в глаза, как бы подчеркивая этим, что все, что она говорит, — правда, одна правда, ничего, кроме правды.
— Позавчера, когда я вас посетил, на вопрос: «Как произошло расставание?» — вы дали мне следующий ответ: «У него дома, после ночи любви». Вы продолжаете настаивать на этом ответе?
— Да!
Я перевожу взгляд па Братеша.
— Какова была реакция Кристиана Лукача, когда он узнал, что его бросили из-за вас — его учителя?
— Я бы сказал, он принял это по-мужски. Мы зашли с ним в какое-то кафе, не помню, какое именно, объяснились начистоту… Мы остались друзьями. Конечно, некоторое время ему было очень тяжело. Как и мне самому, поверьте. Но в последние месяцы мне казалось, что все это уже отошло в область прошлого.
— Он по-прежнему питал к вам такое же уважение, как и раньше?
— Во всяком случае, он никак не выказывал неуважения или враждебности.
Я — работник следственных органов, уголовного розыска, мой долг ограничивается расследованием любого дела только с юридической, правовой стороны, не более. Я не представитель прессы, телевидения, не писатель — словом, я не занимаюсь социологическими исследованиями, я хочу сказать: чисто нравственные, этические проблемы не входят в круг моих прерогатив. Вот почему я и не вправе задавать вопросы, выходящие за рамки сугубо уголовного расследования.
— Вы позволите закурить? — спрашивает меня на удивление благовоспитанный Виски.
— Пожалуйста. И мы закурим.
Мое разрешение разом разряжает обстановку — все три мои «гостя» расслабляются, вздыхают с облегчением. Прокурор Бериндей протягивает мне пачку с сигаретами. Он улыбается во все лицо, словно бы хочет сказать: «Наконец-то и я здесь пригодился!»
Я даю Тудорелу Паскару возможность насладиться несколькими глубокими затяжками, затем спрашиваю его:
— А вы, господин Паскару, какого мнения обо всем этом?
— О чем именно? — прикидывается он дурачком.
— Не рассказывал ли вам ваш двоюродный брат о том, при каких обстоятельствах он расстался с любимой девушкой?
— Много раз… Он очень страдал. Ему нанесли двойной удар — и возлюбленная, и любимый учитель. Кристи обоих их обожал, вот отчего ему было почти невозможно согласиться с правдой, принять ее. Именно в этом кроется причина его смерти.
Виски не только осторожен, но и умен: он хорошенько взвешивает свои слова и ни в коем случае не касается того, о чем его не спрашивают.
— Двоюродный брат вам рассказывал, каким именно образом произошел разрыв?
— В самых общих чертах… Кристи вообще был очень скрытен, а что касается Петронелы Ставру, то он всегда и во всем ее защищал. Хоть ему и был нанесен, как я уже сказал, двойной удар, он упрекал в этом не Петронелу, а своего учителя. Да, его он винил.
Валериан Братеш слушает, опустив глаза, жадно затягиваясь сигаретой. Кажется, что сказанное Тудорелом Паскару не произвело на него никакого впечатления. О чем он думает?..
Прежде чем перейти к следующему вопросу, я оглядываюсь на Лили: она застыла в напряжении и даже не смеет смотреть в мою сторону. В отличие от нее мать Петронелы явно взволнована. Может быть, она просто не привыкла так долго пребывать в бездействии. У дверей терпеливо дожидается своего «выхода» Поварэ.
— Стало быть, вы продолжаете настаивать на своей точке зрения по поводу причин, побудивших вашего двоюродного брата покончить с собой?
— Вы имеете в виду то, о чем я говорил вам в вестибюле гостиницы, а затем у вас в кабинете?