— Мы ничего не знаем о родителях студента. Только то, что они живут в Лугоже. Я хотел бы прежде всего узнать о них все, что можно.
Шеф берет со стола записную книжку и ручку и выжидающе смотрит на меня. Я диктую ему:
— Кристиан Лукач, сын Валентины и Чичероне Лукач…
— И это все?
— Пока больше ничего. Дело, кажется, довольно простое. Я уже докладывал: все зависит от результатов вскрытия.
— Поварэ тебе не нужен?
— Пока нет. — Очень бы мне хотелось добавить: «Вот машина бы мне не помешала, весь день придется быть в бегах…», но я не стал его об этом просить.
— Держи меня в курсе. Я позвоню в Лугож.
На том он и ставит точку, вновь зарывшись носом в какое-то досье и папрочь уже позабыв обо мне. Я могу выйти из кабинета хоть на цыпочках, хоть хлопнуть изо всех сил дверью — все равно он не услышит… Поразительная личность! Работает за десятерых, и хоть бы что! Вероятнее всего, внутри у него находится некий механизм со множеством кнопок и рычажков. Повернешь один рычажок — включается общение с окружающими. Повернешь другой — полное отключение.
Неизвестно, чем больше обогревается наш кабинет — батареями отопления или сигаретным дымом. Поварэ дожидается меня в той же позе у окна. У него и своих забот по горло, но не сойти мне с этого места, если он не горит желанием участвовать в следствии по делу о самоубийстве.
— Я пошел в прокуратуру, оттуда — на улицу Икоаней. Если ты мне понадобишься, я позвоню.
— К Григорашу не забудь зайти, — напоминает он мне. — Я-то уже забегал к нему. В ампуле и вправду был морфий.
На меня нападает от волнения кашель. Это ведь не просто незначащая деталь, это обстоятельство сразу меняет все дело! Было ли самоубийство совершено под воздействием наркотика? Где Лукач достал морфий? И наконец, если он себе его впрыснул, то куда девался шприц?!
Словно услыхав мои мысли, Поварэ сообщает:
— Григораш обнаружил на ампуле едва различимые отпечатки пальцев, но не придал им значения.
— Это твое заключение или Григораша?
— Мое.
Вот в этом-то и заключается главное различие между мной и капитаном Поварэ. Он вовсе не обделен опытом или же увлеченностью своей профессией, но больно уж скоро и легко решает, имеет или не имеет тот или иной факт значение в ходе следствия. На мой взгляд, на первой стадии следствия любой факт имеет важное значение. Это как на скачках: перед началом все лошади выстроены в одну линию па старте, а потом, на дистанции, выяснится, какая из них резвее.
Я соединяюсь по телефону с прокурором. Судя по тону, он прямо-таки вне себя от счастья, что я сам поспешил с утра пораньше ему позвонить. Уж не знаю отчего, но его радость очень напоминает мне радость торговца, которому удалось ловко сбыть с рук не имеющий спроса, лежалый товар.
— Есть какие-нибудь новости от Патрике?
— Пока нет, но к десяти непременно будут, — заверяет меня прокурор. — Хотя кое-что он мне уже все-таки сообщил…
— Что именно? — заинтригован я.
— Он обнаружил в трупе большую дозу морфия.
— Что ж, это только подтверждает наши подозрения насчет ампулы.
— Все, стало быть, прояснилось, — заключает Бериндей. — Самоубийство. Закрываем дело.
Оптимизм прокурора меня прямо-таки выводит из себя. Даже если принять его точку зрения, на моей совести остается проблема морфия. Где его раздобыл Кристиан Лука?? Бериндей-то в отличие от меня имеет все основания радоваться.
— Я все же заеду к вам в прокуратуру, — сообщаю ему. — Надо поглядеть ваши вчерашние заметки. Оттуда поедем вместе на улицу Икоаней. Можете прислать за мной машину. Паши все в разъезде.
— Сейчас пошлю «москвич». Через десять минут он будет у вас, на Доброджяну-Геря.
Ну и тип этот прокурор Бериндей! Чтобы только поскорее избавиться от дела Кристиана Лукача, он готов отдать в мое распоряжение все автохозяйство прокуратуры!
Кладу трубку на рычаг. Поварэ словно воды в рот набрал — листает какие-то документы и делает вид, что с головой погружен в это занятие. Сообщаю ему, что ухожу. Он кивает в ответ, не поднимая глаз от бумаг.
Поварэ много выше меня ростом и шире в плечах, у него белое, полное лицо с начинающим отрастать вторым подбородком и светлые волосы, отчего он похож на скандинава, злоупотребляющего пивом.
— Пока! — прощается он со мной, и в его голосе я слышу обиду. За что только ему обижаться на меня?
Прежде чем выйти из здания угрозыска, я захожу в отдел, где находятся и лаборатории Грнгораша. Я застаю его за столом, покрытым множеством цветных фотографий, словно бы он собрался раскладывать пасьянс. Я узнаю их — это те, что он нащелкал вчера на чердаке Кристиана Лукача.