Солнце поднялось совсем высоко. Становилось жарко.
«Джедай недоделанный, – ругался про себя Владыка, с легкостью отбивая неумелые удары. – Понасмотрятся чуши всякой, а потом драться лезут. Куда открываешься, куда? А, чтоб тебя!»
Отбив очередную атаку «богатыря», Кощей неудачно опустил меч и порезал юноше руку.
Роботы сразу что-то заверещали, Кощей только не понял, одобрительно или осуждающе. А желтый включил даже какую-то музыку.
– …а значит, нам нужна одна победа,
Одна на всех – мы за ценой не постоим!
Одна на всех – мы за ценой не постоим! – запел где-то высоко над Кощеем уверенный женский голос.
Шурик совсем по-детски пососал рану, благодарно посмотрел на робота и опять схватился за меч. И тут
Раз – богатырь размахнулся для колющего удара.
Два – стоящий до этого в боевой стойке Кощей вдруг раскинул руки в стороны, как будто собирался взлететь…
Три – световой меч вошел в грудь Владыки по самою рукоятку. Вошел прямо в сердце.
Оцепеневший от ужаса Шурик минуту стоял неподвижно, глядя, как Кощей медленно оседает на землю. Потом, отбросив меч в сторону, бросился к врагу.
Крови не было. Только круглая черная дыра, оставленная световым мечом, зияла в груди и нехорошо дымилась. Кощей лежал неподвижно, глаза его были закрыты. Шурик наклонился ниже, и тут рука в железной перчатке схватила его за рубашку и дернула вниз.
– Я – Кощей, мешок костей,
Ты меня убил, душу погубил! – забормотал Владыка немного на распев.
– Цена моя кровью плачена, – Шурик дернулся было, но железная рука держала крепко.
– Жизнь за жизнь, судьба за судьбу,
Боль за боль, кровь за кровь!
Да будет моя доля твоей.
ТЫ – Кощей, мешок костей!
Произнеся последние слова, Кощей разжал руку и закрыл глаза.
– …и значит, нам нужна одна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим… – неслось откуда-то сверху.
Но Владыка этого уже не слышал. Он падал и падал в черное нечто.
Андрюша крутил педали изо всех сил, едва поспевая за волшебным клубочком.
«Эх, – думал он, – надо было мотор прикрутить. Эх!»
Впереди начало светлеть, лес стал понемногу расступаться. Где-то совсем рядом слышался рокот близкого моря и крики чаек.
Наконец клубочек выкатился из леса на берег и застрял в песке. Андрюшин велосипед тоже забуксовал. Мальчишка бросил его прямо на тропинке и быстро-быстро побежал к одиноко стоящему, наполовину засохшему дубу.
Немного потоптавшись под дубом и что-то считая про себя, Андрей упал прямо на песок и стал усердно копать. Через час безуспешных раскопок он сел и заревел. Потом, взяв себя в руки, встал, побил по лбу кулаком и достал нечто круглое из кармана штанов.
Паренек долго смотрел на круглую штуку, соображая и высчитывая, потом посветлел лицом и улыбнулся. Он что-то пробормотал про себя и начал рыть песок уже в другом месте. Через несколько минут из песка показался край деревянного сундука, потемневший от времени и сырости.
Андрюша начал копать еще усерднее, высунув язык от напряжения. Наконец из песка показался ржавый, искусно выкованный массивный замок, висевший на сундуке. Немного порывшись в другом кармане, Андрей достал большой золотой ключ.
Он вставил ключ в замок, но повернуть никак не мог. Видимо, от влажности механизм совсем заржавел. Мальчик опять заплакал и начал бить замок кулаком.
– Ну, открывайся ты, пожалуйста, – бормотал он, нажимая на ключ. И тут, то ли услышав волшебное слово, то ли просто устав сопротивляться, ключ нехотя повернулся. Замок со скрежетом отвалился, и Андрюша, еще немного покопав, откинул крышку сундука.
Внутри, обложенный какой-то сухой травой, лежал ларец поменьше. Андрюша схватил его и пулей помчался к велосипеду, подобрав по пути волшебный клубочек.
Но прежде чем поставить ларец в корзину велосипеда, мальчишка все же не удержался. И хотя Ерема строго-настрого запретил ему это делать, приоткрыл крышку.
Внутри, опутанное то ли трубками, то ли какими-то стеблями, билось и вздыхало человеческое сердце.
– Папа, папа, соти, какая рякушка! Ну папа! – голос продирался сквозь черную воду, в которой тонул Кощей. Он не давал ему опуститься на самую глубину, заставлял плыть к себе, звал требовательно и властно: – Папа!
Иногда в черноту вплывали и другие голоса:
– Сначала боль сними, – наставительно говорил женский голос. – От боли-то чаще умирают, чем от ран.
– Как? Я не умею! Меня не учили еще! – жалобно отвечал детский, в котором слышались слезы.