- Зачем?
- Мне просто любопытно, вот и все. Ты как-то упоминал, что раньше все было плохо, но, за исключением того случая в ресторане, я этого почти не замечал.
- Сейчас лучше, чем раньше.
- Из-за какой-то терапии?
Я намеренно избежал этого вопроса, когда он задал его в первый раз, но мне показалось нечестным игнорировать его снова.
- Отчасти я научился справляться с этим. Говорить немного медленнее и предвидеть, что может сбить меня с толку.
- А что еще?
Я вздохнул и обхватил себя руками, больше для успокоения, чем для тепла.
- Самое худшее - чувствовать, что кто-то смотрит на меня, ждет меня.
- Как официантка.
- Да. Рестораны всегда были самым плохим. Моя мама заставляла меня делать заказ, но она терпеть не могла, когда я заикался. Она говорила: «Постарайся, чтобы на этот раз голос звучал нормально».
- Это твоя мама так сказала? Она на самом деле намекала, что ты какой-то ненормальный?
- Н-ну, нет. Н-нет. Она меня так не называла. Н-н-не похоже на то, что она сказала. - Это различие показалось мне важным. И все же я случайно наткнулся на суть проблемы: мою мать.
Ник уставился на меня, явно сбитый с толку. Я не сомневался, что он высказал бы моей матери все, что о ней думает, если бы она присутствовала. Интересно, почувствовал бы я себя оправданным или смущенным?
Я сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Я напомнил себе, что разговариваю с Ником. Ником, который никогда не смеялся надо мной, не закатывал глаза и не говорил, чтобы я уже выкладывал все начистоту. Ник, который был моим единственным настоящим другом.
- Заикание появилось из-за моей матери, - сказал я, наконец. - Общепризнано, что есть причина, будь то физиологическая или психологическая. Есть некоторые споры о деталях. Я не могу говорить за других, но что касается меня, то это, как оказалось, в основном психологическая проблема.
- Я не уверен, что правильно понимаю. Должна быть физическая причина.
- Ну, вероятно, есть что-то, с чего все начинается. Но то, как долго это продолжается, во многом зависит от других факторов. Общепризнано, что беспокойство может усугубить, а реакция слушателя может усугубить это, что, в свою очередь, вызывает еще большее беспокойство и заикание.
- Порочный круг.
- Именно так. То есть, такие вещи, как то, что официантка сосредоточена на мне, и осознание того, что она нетерпелива, могут спровоцировать это.
- Ты говоришь об официантке, но ты сказал, что это из-за твоей матери.
- Да.
- Потому что она плохо с этим справилась?
- Она хотела, чтобы я был таким, как все. Она хотела нормального сына. Не урода.
- Оуэн, я бы хотел, чтобы ты не употреблял это слово. Ты нормальный.
Я кивнул, потому что не был уверен, что смогу заговорить. На каком-то уровне я понимал, что он прав. Врожденная ампутация не означала, что я ненормальный. Заикание тоже не означало. Мой отец снова и снова повторял мне одно и то же: «С тобой все в порядке, сынок». Моя мать хотела для меня самого лучшего, но она также хотела, чтобы я спрятал отсутствующую руку, которая отличала меня от других. И, пытаясь заставить меня быть «нормальным», она часто прибегала к тактике, которая казалась мне почти жестокой. И все же я не мог припомнить ни одного случая из своего детства, когда моя мать поощряла бы меня. Все, что она когда-либо делала, это критиковала.
- Суть в том, что это сильно зависит от человека. Но для меня самым большим раздражителем является моя мать. В старших классах было хуже всего, потому что она рассказывала об этом всем моим учителям, как будто она меня подставляла. И дети смеялись надо мной. А потом... - На этом я остановился. Я пока не собирался делиться этой частью своей истории. - Как бы то ни было, примерно в предпоследнем классе мы с отцом начали замечать, насколько лучше становится моя речь, когда ее нет рядом. Поступление в колледж здесь было лучшим решением, которое я когда-либо принимал. Я немного занимался логопедией, но настоящим решением было уехать подальше от мамы.
- Я даже не знаю, что на это сказать. Иисус. Твоя мама, похоже, та еще красотка.
Я пожал плечами.
- Что с-с-я могу сделать? Она моя мама.
КАК будто, говоря о своей матери, я вызвал ее. Всего через два дня позвонили мои родители.
Сначала на линии был только мой отец.
- Мы сто лет ничего о тебе не слышали, сынок. Мы скучаем по тебе.
Я задумался, было ли его «мы» намеренным или случайным.
- Я тоже скучаю по тебе, папа.
- Как там в Колорадо?
- Хорошо.
- Как дела на работе?
- Примерно так же.
- Ну же, давай. Не надо давать мне коротких ответов. Наверняка ты можешь рассказать мне что-нибудь интересное.
Я поймал себя на том, что улыбаюсь, радуясь возможности поделиться своими новостями.
- Я учусь играть на фортепиано.
- В самом деле? Что привело к этому?
- Ну, у меня есть друг, Ник, и его сестра уговорила меня брать с ней уроки.
- О нет, - поддразнил он. - Какая-то девушка уговорила тебя, да? По-моему, похоже на любовь.
- На самом деле все не так. - Забавно, что мне это даже в голову не приходило. Я был слишком сосредоточен на Нике. - У нее тоже врожденная ампутация руки.
Он на секунду замолчал, обдумывая это.
- Ну, будь я проклят, - сказал он, наконец. - Это, должно быть, потрясающее зрелище.
- Я думаю, что в декабре мы выступим с сольным концертом.
- Самое подходящее время. Мы с твоей мамой думали о том, чтобы навестить тебя перед Рождеством.
В мгновение ока мое счастье от разговора с ним испарилось и развеялось, как пепел на ветру в Колорадо.
- Зачем?
- Ну…
Его прервал щелчок, когда кто-то набрал вторую трубку, а затем моя мама спросила:
- Оуэн?
Я не торопился отвечать, надеясь, что смогу держать язык за зубами.
- Привет, мам.
- Не думаю, что ты приедешь на День благодарения.
- Н-нет, наверное, нет. - Я не проводил каникулы с мамой четыре года. Я не собирался начинать все сначала.
- По крайней мере, ты мог бы позвонить и сказать мне.
- Прости.
Она вздохнула, и внезапный громкий выдох позволил мне отчетливо увидеть ее лицо, ее брови, изогнутые буквой «V» над глазами, неодобрительно поджатые губы.
- Соседи спрашивают, знаешь ли, и я вынуждена говорить им, что мой собственный сын не хочет возвращаться домой.
- Трудно выкроить свободное время во время праздников, - сказал мой отец, приходя мне на помощь. - И мы все равно будем там в декабре, Вэл, так что у него нет причин тратить свое время. В какой день твой концерт, Оуэн?
Мне удалось сдержать стон, но я знал, что за этим последует. Моя мать была как ищейка, вынюхивающая все, что могло меня унизить. Любой намек на то, что я могу в чем-то потерпеть неудачу и опозориться еще больше.
- Какой концерт? - спросила она.
- Оуэн учится играть на пианино. - Мне стало интересно, стояли ли они в одной комнате, прижав телефоны к ушам, лицом друг к другу на кухне, пока мы разговаривали, или мой отец был в другом конце дома, избегая ее, как делал всегда я.
Моя мать фыркнула.
- Только с одной рукой?
- Он занимается с девочкой, у которой такой же врожденный дефект.
- Это врожденная ампутация, - сказал я, услышав голос Ника в своей голове.
- Мы знаем, Оуэн, - сказала мама измученным голосом. - Так вот в чем суть концерта? Взрослые с ограниченными возможностями?
- Н-н-нет, м-мам! Это обычный фортепианный концерт. Мы играем дуэтом, вот и все.
- Я надеюсь, тебе не придется сначала произносить речь или что-то в этом роде.
- П-п-почему я должен выступать с р-речью на фортепианном концерте?
- Не надо спорить. Я только имела в виду, что и так плохо, когда все видят, как ты идешь, опираясь только на одну руку, как будто ты умеешь играть не хуже их. По крайней мере, они не услышат, как ты заикаешься.