Бина с котятами потихоньку устали и, наконец, устроились у сонного камня неподалеку от дерева, откуда за ними приглядывала мама-кошка. Бина устроилась между котятами, и ей было тепло и уютно, и радостно, и легко, и вовсе не грустно, и тем более не тоскливо — скоро вернется Солнце, и утром сюда придут мама и папа и здесь Бину найдут. Бина сидела с котятами под бездонным сверкающим небом, смотрела на звезды, и как улетают в небо клубки от дыхания и растворяются там. Было здорово, не холодно и спокойно, и Бина решила, что нужно немножко поспать (завтра днем ведь поспать будет негде, а в машине спать совершенно нельзя, ведь проспишь столько вокруг замечательного и интересного, что страшно подумать).
— Какие вы замечательные кисульки! — сказала радостно Бина, поглаживая пушистые уши. — Какие у вас славные теплые мягкие уютные шубки! А у меня тоже шубка, вот, смотрите какая хорошая! Она мне так просто ужасно как нравится, она у меня такая любимая! Она тепленькая, и мягонькая, и легонькая, и такая живая, что в ней так хорошо, уютно и мягко, что просто даже сказать как не знаю! — Она гладила усатые морды и лохматые уши. — Жалко, конечно, пришлось, наверно, какого-нибудь зверька погубить. Но ведь это же не просто вдруг так, пойти и убить какого-нибудь. Это для шубки, и чтобы ее носить, по-настоящему, чтобы зимой в горах не замерзнуть. А потом, когда и у меня будет дочка... Ведь будет когда-нибудь, я не знаю?.. Она будет тоже носить эту шубку. И у нее будет тоже дочка, и она тоже будет носить эту шубку. Это же такая славная шубка! — И Бина погладила шубку. — А у той дочки тоже будет еще одна дочка, и тоже будет носить эту шубку. И мы ее все будем носить аккуратненько, и шубка еще не скоро закончится... И не надо будет зверьков лишний раз убивать.
И Бина решила что все-таки нужно поспать, и глаза уже стали слипаться, как она вдруг снова увидела того самого волка. Но теперь он сидел чуть поодаль, вверху, на пригорке-мизинце, который торчал из подошвы горы. Волк сидел, жмурился в лунном свете, и поглядывал умиротворенно на то как Бина с котятами отдыхают, а рядом под деревом сидела большущая мама-кошка и тоже поглядывала на них, повернув мудрую усатую морду. Потом она подбежала, и улеглась с ними, и Бина уткнулась в мягкий прохладный бок, такой ласковый и домашний, такой замечательный, а рядом приютились котята, и стали тихо урчать и посапывать, тихо-тихо, ухом почти не слышно. И Бина сама не заметила, как вдруг уснула — так сладко, спокойно и чисто, как, кажется, не засыпала еще никогда в жизни.
Сколько она проспала, Бина не знала. Проснулась она оттого что кошки снова лизали ее в нос и щеки.
— Ой мамочка!..
Бина вскочила. Луны больше не было: она укатилась за Солнцем, за Горы, и в небе теперь остывали только последние звезды. Тонкий синевато-сиреневый сумрак осторожно окутал ложбинку и закрался в самые укромные уголки. Звонкая прозрачная тишина тихонько потрескивала и шуршала. Небо шелестело чуть слышно, Горы позвякивали, и тихие льдинки звуков сыпались вниз, в студеную ясность.
Бина принялась растирать рукавичками нос, который замерз и так вдруг окоченел, что его как будто и не было. Было так холодно, что было тяжело дышать — воздух ледяной пудрой застывал в груди, застревал там, так, что обратно почти не выдохнешь. Цепкий холод снова пробрался под шубку, пальцы в теплых сапожках вдруг куда-то исчезли, и Бина не понимала куда они делись — только что были на месте, и вдруг на тебе, куда-то исчезли, как не было.
Котята снова стали бросаться на Бину, и пихать толстыми лапами, лизать шершавыми языками и лупить хвостищами. И они снова бегали, и носились, и кувыркались, и играли в хвостатые догонялки. И Бина так набегалась, так насмеялась, так навеселилась, что сил просто не осталось уже никаких, и она рухнула рядом с большой мамой-кошкой, и уткнулась щекой в мягкий бок, и еще долго не могла отдышаться. Она полежала так совсем немножко, успела заметить, что волк куда-то ушел и его больше не было, и что котята снова облепили ее с двух сторон прохладной пушистой подушкой, и успела подумать, что ей почему-то, странное дело, совсем не хочется есть — и снова уснула, как провалилась в сказку.