От меня ждали ответа, а я не понимала, что можно говорить и где нахожусь. Потерев висок, закрыла глаза. Того, что я помнила, когда очнулась в этом теле, слишком мало. От лихорадочных мыслей, которые разбегались в разные стороны, голова вновь начала болеть.
— Ты не помнишь? – спросила женщина, посмотрев на меня с сочувствием.
— Смутно, только как шла в дом, а потом – темнота, — ответила я и поморщилась, потому что меня опять начало мутить.
— Такое бывает, вспомнишь, когда придёт время, а пока давай выпьем лекарство, чтобы тебя не тошнило, и поедим, — произнесла она с улыбкой, поднося к моим губам ложку с лекарством. Язык обожгло горечью, но полегчало мгновенно. – А пока кушаешь, я расскажу тебе, где ты находишься.
Ловко орудуя ложкой, незнакомка кормила меня бульоном: — Ко мне тебя принёс дознаватель, сова лежала на твоей груди и делилась силой, к утру она почти растаяла, а ты ожила.
— Соня погибла? – встрепенулась, но мой рот опять заткнули ложкой.
— Нет, — чуть выгнув бровь, возразила женщина, хмурясь, — просто утратила материальное тело. Вот когда сможет накопить силы, явит себя вновь. Ты должна это знать, или вы не успели сделать полную привязку?
— Успела дать имя перед тем, как потерять сознание.
Женщина странно посмотрела на меня, но больше ничего не спрашивала.
— Так вот, дознаватель нашёл тебя истекающей кровью в домике. Позже, когда провели обыск, были найдены документы на имя Мари Стеварт и дарственную на дом. По слепку ауры мы определили, что речь идёт о тебе, вот только в бумагах нет отметки, что ты маг.
— Маг? Я не могу быть магом, — произнесла я растерянно, а потом добавила, — или не была, до этой ночи.
Воспоминания, не мои, чужие, хлынули на меня потоком, заставив застонать от неожиданности. Боль от пережитого ужаса. Глаза насильника, которые светились нездоровым блеском. Я умерла, это осознала чётко, как и тот факт, что попасть в чужое тело могла только после смерти предшественницы. Сиротой она стала два года назад. На тот момент ей было пятнадцать, но чиновники и не почесались. Староста деревни, где она жила с родителями, закрыл на этот момент глаза. Все два года она пыталась выжить сама. Не жить, именно выжить. Работа на колхозном поле приносила копейки, едва хватало на еду. За два года она не один раз доставала свиток, по которому теперь значилась наследницей дома в столице. Тётя когда-то ушла в лучший мир, оставив всё своё имущество сестре. Родители же хотели его продать, но так и не смогли вырваться из деревни и решить вопрос. Каждый раз она убирала его, не решаясь на отчаянный шаг. Жить в городе намного сложнее, особенно для той, кого судьба не одарила магией. И всё же оставаться в деревне ей не хотелось.
Жизнь и у родителей была не простой, а в особенности доставалось матери. Тяжёлый труд и множество беременностей не принесли ей счастья и здоровья. Каким чудом ей удалось выносить и родить единственную дочь, было непонятно. Глядя на своих сверстниц, которые уже повыскакивали замуж, Мария вздыхала, но упрямо шла на работу в поле. Да, с мужем проще, но не легче. Быть может, сытнее, но ненамного.
И вот, едва отметив свой семнадцатый день рождения, она должна была бежать с насиженного места, потому что к ней посватался сосед-вдовец. Он уже был дважды женат, от каждой из жён у него осталось по ребёнку. Решил, выходит, подыскать себе новую жену, а детям мать. И всё бы ничего, но по деревне ходили слухи о его тяжёлом характере. И не просто слухи – его жён видели с синяками на теле, а порой бедняжки едва хромали, в деревне такое не скроешь. Быстро собрав пожитки, девушка продала дом соседям за два золотых, чтобы хватило денег на дорогу, и сбежала, больше не сомневаясь.
Насколько сложно жить в городе, она и наполовину даже не представляла. В мечтах всё было намного радужнее, на самом же деле найти работу даже за кусок хлеба было непросто. И тот постоялый двор – это единственное, что её ждало, а в своей скорой смерти она видела избавление от тягот бытия. Покорившись судьбе, она как овца на закланье пошла насмерть, не пытаясь бороться.
Всё это промелькнуло в моей голове, так, словно я сама была участником всех событий. Страшно было от пустоты и безразличия, с которым она поднималась в тот номер, где её распяли. Ни одного крика или жалобы не сорвалось с опухших губ, что распаляло насильника ещё больше. Он и убил-то её только потому, что не дала ему того, чего ждал, а без этого у него ничего не получалось. С трупом же ему уже ничто не мешало реализовать все фантазии извращенного мозга.
Слишком откровенные сцены были отталкивающими, до тошноты. Изматывающими своей жестокостью, но я даже не подумала от них отмахнуться, пообещав себе отомстить. И пусть сейчас я ничего не знаю о мире, в который попала, но происходящее пугало. Если все эти видения соединить со словами хозяина постоялого двора, то картина получалась совсем печальной.