Ночь окутала леса, и холодный ветер усилился. Он гудел в кронах деревьев и в развалинах монастыря, словно предвещая бурю. Дорохов собрал всех своих всадников, каждый из которых был готов отдать жизнь за своего командира. Поручик знал, что в условиях ночной разведки любая мелочь могла стать решающей. И потому перед выходом он еще раз тщательно инструктировал каждого разведчика, как следует действовать, чтобы не попасться на глаза французам и, в то же время, получить сведения о них. Вскоре в ночи наши разведчики уже осторожно небольшими группами пробирались в разных направлениях, отслеживая перемещения неприятеля. Каждая группа всадников четко знала свою задачу. Одни направлялись к дороге, другие — к реке, третьи осторожно пробирались по ночному лесу, покрытому снегом. Прошло какое-то время, и гонцы от этих разведывательных групп начали возвращаться в наш штаб, принося вести, из которых постепенно складывалась картина вражеского замысла.
Ближе к двум часам ночи сам Дорохов тоже вернулся из разведки и доложил мне:
— Судя по всему, ротмистр, французы готовятся к атаке с двух направлений. Но выступят они не прямо сейчас, а на рассвете.
— Почему вы так решили, поручик? — спросил я.
— На каждом из направлений супостаты подходят и останавливаются примерно за три версты до монастыря и до переправы. На этих рубежах они копят силы. И они ложатся спать прямо на снег, не зажигая костров и выставляя очень сильное охранение. Близко к ним незаметно не приблизиться и точно их всех не пересчитать, но, их точно много. И мне кажется, что мы наблюдаем на каждом направлении примерно по кавалерийскому полку французов. На дороге стоят гусары, а к реке через лес подходят конные егеря, — ответил Дорохов.
Отметив на карте данные разведки, я согласился с Дороховым, что авангард кавалерии, отправленный Мюратом в ночь, имел намерения не атаковать сходу в темноте чумной монастырь, а лишь выдвинуться поближе к рубежу предстоящей атаки, которую французы все-таки, похоже, планировали начать с рассветом. Причем, демонстративным выдвижением кавалерийского полка по дороге с факельным шествием пехоты впереди, французский маршал явно старался отвлечь наше внимание. А в это время другой его полк перемещался в полной темноте в сторону реки. Туда осторожно сквозь лес по звериным тропам шли конные егеря, ведя лошадей в поводу. И, по-видимому, главный удар Мюрат планировал нанести именно с той стороны. Егеря накапливались скрытно, не разжигая огня. Стремительно атаковав вдоль речного русла, французы рассчитывали сначала быстро захватить нашу переправу и батарею, а уже потом — взять монастырь.
План противника прояснился. Но и мы времени не теряли. Заранее определив именно эти два направления, как самые угрожаемые, я отдал соответствующие приказы. И австрийские саперы, которых граф после завершения строительства деревянного моста через речку, оставил в моем распоряжении, продолжали работать, и пехотинцы помогали им. Действуя слаженно, они быстро срубали деревья и наваливали их друг на друга, создавая препятствия для кавалерии на узком речном берегу и на кромке леса между берегом и монастырем. А лед на реке мы дополнительно заминировали бочонками с порохом, хотя этот непрочный лед и без того вряд ли выдержал бы кавалерию.
В ночи раздавался глухой стук топоров, звуки падающих деревьев, лязг лопат о камни, громкие команды унтеров и ругательства. Но, в этой суете, несмотря на ночное время и напряжение сил, немолодые солдаты ландштурма все-таки шутили и смеялись. И это говорило мне о том, что уныния среди них нет. А их боевой дух находится на хорошем уровне, подогреваемый для каждого из этих австрийских резервистов, набранных из местного населения, идеей возрождения их Великой Моравии.