В воздухе витал сладковатый аромат пирожных, сдобы, меда и корицы, фруктов и вина, смешивавшийся с дымом от горящих дров, создавая атмосферу домашнего уюта, но одновременно и некоей безмятежной гастрономической распущенности. Я не мог не заметить, как лицо виконта, округлое и красное, отражало ту самую беззаботность, которой он, казалось, наконец-то наслаждался в полной мере, вернувшись к себе домой из трудного похода. Вокруг него, словно стайка воробьев, сновали слуги, поднося новые угощения и подливая вино. Они явно радовались, что хозяин замка наконец-то вернулся в свои покои, всячески проявляя к нему повышенное внимание и заботу.
— Князь Андрей, как же прекрасно, когда жизнь вновь наполняется такими обычными маленькими удовольствиями! — произнес он, увидев меня и салютуя мне, подняв в руке свой большой бокал, сверкающий хрустальными гранями в свете камина и свечных люстр.
Его слова тонули в треске каминных дров и суете слуг в большом опустевшем зале. Я же, наблюдая за ним, задумался о том, как много в этом человеке было противоречий. С одной стороны, он был воплощением богатства и роскоши, с другой — его поведение во время похода выдавало в нем нечто более глубокое и осмысленное, чем простое бездумное наслаждение жизнью. Я должен был признать, что, несмотря на некоторые моменты, когда самодурство все-таки брало верх над его натурой по причине тяги к пьянству, держался виконт Леопольд для гражданского человека, во время нашего опасного военного похода из Гельфа в Здешов, довольно неплохо. Теперь же, когда его глаза снова заблестели от вина, от виконта можно было ожидать любых новых дурацких выходок. Ведь внутри него скрывалась вторая натура избалованного, капризного, хулиганистого, хвастливого и неуравновешенного ребенка, которая вылезала наружу в моменты, когда его разум взрослого человека затуманивался алкоголем.
— Вы не хотите присоединиться ко мне? Присаживайтесь, угощайтесь! — вполне искренне сказал виконт, указывая на свой столик, уставленный сладостями и на второе кресло, поставленное рядом.
Его голос был полон дружелюбия, но в нем звучала нотка настойчивости, как будто он искал в моей компании подтверждения своей значимости в этом мире. Я, не желая отказывать хозяину замка, подошел ближе и сел в кресло напротив, заметив, как пухлая рука Леопольда время от времени дрожит, когда он подносит к губам очередной кусочек торта. Это было нечто большее, чем просто физическое проявление. Это было отражение внутренней борьбы, которая, казалось, терзала его душу. Толстяк явно не желал есть так много сладкого и боролся с собой, но не мог устоять от соблазна.
Хотя меня самого тянуло к десертам, я решил сохранить приличия и взял лишь бокал вина, поданный мне слугой-виночерпием, вооруженным большим хрустальным графином, в котором плескалось красное.
— Спасибо за гостеприимство, виконт. Я вижу, что вы счастливы, вернувшись домой целым и невредимым после опасного приключения. Но, знаете, иногда я думаю, что счастье — это не только домашний уют родного очага, но и служение людям. Умение принести пользу другим, мне кажется, в последнее время, очень важным. И дело не в том, сколько мы имеем материальных ценностей, а в том, сколько мы можем сделать добрых дел на благо Отечества. К сожалению, слишком часто бывает так, что люди, достигнув личного успеха, теряют связь с истинными ценностями, погружаясь в свой замкнутый мирок материального и забывая о долге перед общественным, — произнес я, сам не ожидая, что подобные слова выйдут из моих уст.
Видимо, влияние остатков прежней личности князя Андрея на мое поведение все-таки росло исподволь, незаметно для меня самого. Пригубив вина, я почувствовал, как в воздухе повисло напряжение. Леопольд на мгновение замер, его глаза расширились, и на его лице отразилось недоумение. Я понимал, что в этот момент затронул что-то важное, что-то, что могло снова заставить его задуматься о войне, идущей вокруг, и о более глубоком смысле жизни, чем просто удовлетворение своих плотских желаний.
Он медленно опустил бокал, и, глядя на меня, проговорил: