Я хорошо понимал, что для баронессы, привыкшей к комфорту, уже одно то, что, несмотря на опасность для жизни, она проделала весь этот переход от замка Гельф вместе с обозом боевого отряда, было настоящим подвигом. И я сознавал, что все это она сделала ради меня, преодолевая трудности пути единственно для того, чтобы находиться ближе ко мне. Но, теперь сложилась новая опасная ситуация, в которой лишь уверенность самой Иржины в том, что никакого заговора не существует, могла спасти ее от мести заговорщиков. В то же время, я не мог не осознавать, что эта самая ложь, к которой я был вынужден прибегнуть, ради того, чтобы успокоить эту женщину, влюбившуюся в меня и оказавшуюся верной монархисткой, волнующейся за судьбу своего императора, коробила меня изнутри, заставляя переступать через себя.
Выйдя наружу из бывших покоев монастырского настоятеля, я напряженно продумывал собственную линию дальнейшего поведения. В сложившейся ситуации я собирался вести свою собственную игру. Притворившись, что поддержу этих двух заговорщиков, виконта и графа, я надеялся на то, что они помогут мне вскоре попасть в Россию. Ведь они были заинтересованы в моем посредничестве, мечтая наладить связи при дворе в Петербурге. Следовательно, они постараются отправить меня туда побыстрее. Признаться, мне уже сильно надоела эта тупая война, и очень хотелось, оказавшись дома, заняться, наконец-то, прогрессорством. Иначе, плохой из меня получится попаданец, если технический прогресс не продвину ради блага Отечества, как можно скорее!
Но, я понимал, что решился вести очень опасную игру, где каждый ход мог стать роковым. Притворившись, что поддерживаю виконта и графа, я надеялся, что они, увлеченные своими амбициями, не заметят, как я вынашиваю свои собственные планы. Они нуждались в моем посредничестве, чтобы наладить связи с вельможными особами в России, я же собирался использовать этот их план в своих интересах.
Хотя, в глубине души меня терзали сомнения. Что, если Свидетели Великой Моравии раскроют мои истинные намерения? И что будет, если Иржина случайно узнает правду, поняв, что я вру ей? Впрочем, обстоятельства и без того складывались весьма неожиданным и опасным образом. С одной стороны, у меня под командованием находились храбрые солдаты, с которыми я уже преодолел в этой реальности 1805 года многие трудности военного похода, несколько раз побеждая французов и захватив богатые трофеи. Но, с другой стороны, результатом похода стало и то, что мы попали в союзнические объятия австрийцев, от которых сразу сделалось душно и неуютно. Ведь австрийских солдат вокруг нас оказалось слишком уж много, а виконт, граф и барон проявили себя такими союзничками, с которыми, как говорится, и врагов не надо.
Во дворе монастыря я увидел графа Йозефа Бройнера-Энкровта, сидящего на коне в парадном полковничьем мундире. Заметив, что я смотрю на него, он крикнул издали:
— Залезайте в седло, князь, и проедемся по окрестностям!
Я приказал солдатам, стоящим рядом, и моего Черныша они привели очень быстро. Вскочив на своего черного коня, я догнал графа. И мы вместе выехали за пределы монастыря. Как только мы оказались вдали от солдат, граф спросил меня холодным тоном:
— Ну что, князь, как там баронесса? Удалось ли вам убедить эту любопытную женщину?
— Вполне, — кивнул я.
Граф взглянул на меня со своим хищным прищуром, проговорив:
— Если так, тогда, как я полагаю, вы уже сделали свой выбор?
— Сделал. И я постараюсь помочь вам, задействовав свои связи при дворе в Санкт-Петербурге. Вам только требуется обеспечить мое скорейшее возвращение в Россию, — сказал я.
Он посмотрел на меня с недоброй ухмылкой, проговорив:
— А вот этого, князь, я вам обещать не могу. По крайней мере, в нашем нынешнем положении. Прямо сейчас над нами сгущаются настолько грозные тучи, которые скоро разродятся такой грозой политических противоречий, что эта война, которую мы ведем с французами, покажется мирным временем. Потому что война, которая разразится за возрождение Великой Моравии, затмит для нас все войны с Наполеоном. Она проявит всю внутреннюю силу нашего народа, который устал веками жить под гнетом проклятых Габсбургов.
— Так вы, получается, еще и революционер? — пробормотал я.
— В какой-то степени это так, — кивнул граф.