День клонился к вечеру. Надо думать, народу в кафе набилось изрядно. И неудивительно. Кондитерская Минваны, старшей сестры Кеннета, пользовалась большим успехом у местных жителей — благодаря очаровательной, тонко стилизованной под старину обстановке, со вкусом подобранной музыке и конечно же превосходной кухне. Только здесь можно было отведать блюда, приготовленные по старинным шотландским рецептам, что зачастую считались безвозвратно утерянными, под перезвон арфы и завораживающие напевы свирелей.
Когда-то отец Кеннета, неисправимый романтик в душе, назвал старшую дочь именем героини из «Песен Оссиана». И та настолько привыкла считать себя частью этого вымышленного, но столь прекрасного мира певцов и героев, что, повзрослев, не много ни мало как построила этот поэтический мир вокруг себя.
Кондитерская процветала. Старик Лахланн, уйдя на покой и оставив шхуну сыну, перебрался из Арброта в столицу Шотландии и теперь помогал дочери вести дело. Второй этаж «замка» был жилым, а в нижнем зале с утра до позднего вечера угощали посетителей. Многочисленные друзья семейства Лэверок давно облюбовали уютное кафе и едва ли не всякий вечер приходили скоротать часок за чашкой чаю и приятной беседой.
Наверняка Минвана, нарядившись в традиционный шотландский костюм, вовсю хозяйничает у стойки, отпуская пирожные и прочие сладости. Джанетт помогает ей разливать чай и кофе… Да и Гил с Рэндалом наверняка уже подоспели. С женами, не иначе. Кеннет угрюмо посмотрел на часы: когда нечем себя занять, день растягивается до размеров вечности.
Он ждал, что Шатти позвонит ему в тот же вечер, как только доберется до города. Когда на следующий день от нее по-прежнему не было ни слуху ни духу, он начал беспокоиться. А на третий день засомневался, позвонит ли она вообще.
Не в силах заняться книгой или хоть чем-нибудь полезным, Лэверок нервно расхаживал по салону. Описав кругов этак триста, он понял, что больше не выдержит, сел в машину и покатил в Эдинбург, к друзьям и сестрам. На столе в салоне шхуны Кеннет оставил для Шатти записку с адресом и номером телефона и наказом срочно перезвонить ему в «Песнь Оссиана», как только появится.
Уже подъезжая к городу, Кеннет с трудом справился с искушением наплевать на кондитерскую и друзей и отправиться на поиски Шатти. Адрес особняка Кэссилисов наверняка можно узнать в справочной. Да и дедушкиных апартаментов тоже, если на то пошло. Энгус Арран, так, кажется, его зовут? В конце концов, он обойдет все дома в центре, постучится в каждую дверь, но любимую отыщет! Ведь быть того не может, чтобы в центре города на каждом шагу жили Кэссилисы и Арраны!
Но в глубине души Кеннет боялся, что Шатти решила не возвращаться. Вот поэтому и не звонит: без слов дает понять, что между ними все кончено. В памяти тут же воскресло то промозглое утро и прощание на перроне. Он признался ей в любви. Она сказала, что тоже его любит. Но если любит, отчего не звонит? Ему же в Бретань лететь через четыре дня! Времени почти не осталось.
— Дам ей еще день, — пробормотал Кеннет себе под нос. — А с завтрашнего дня примусь за поиски.
И Кеннет Лэверок решительным шагом перешел улицу, рывком распахнул дверь и переступил порог. Обычно атмосфера кафе действовала на него бодряще. Старинная музыка, таинственно мерцающие «свечи», эффектные драпировки, развешанное по стенам оружие — все это поднимало настроение. Но сегодня звон арфы отчего-то действовал на нервы, а общаться с друзьями вдруг расхотелось. Может, повезет, и он никого, кроме сестер и отца, не встретит?
Однако стоило Кеннету облюбовать свободное местечко, как его тут же окликнули. За соседним столиком расположился не кто иной, как Гил. А вот сестер видно не было.
— Привет, приятель! Какими судьбами? — радостно заорал он, бросаясь к Кеннету.
— Уж и на чашку кофе заглянуть нельзя, — фыркнул Кеннет, пожимая протянутую руку.
Гил с любопытством заозирался.
— А Шатти где? Ты ее привел?
Кеннет покачал головой, и друг его тут же насторожился.
— Что-то не так?
— Все так, — буркнул он. — Добудь-ка мне пивка, будь добр.
В глубине души Кеннет мечтал о двойном виски, но ничего крепче пива в «Песне Оссиана» не подавали. Эх, надо было сразу в какой-нибудь бар отправиться, а не сюда!
Гил принес со своего стола запотевшую бутылку — одну из многих, — а заодно и чистый стакан. Плеснул другу темной жидкости, картинно вручил ему и важно проговорил:
— Ты пришел по адресу, братишка. Мы, бармены, чужие проблемы решаем, как нечего делать. А, судя по твоей вытянувшейся физиономии, проблема у тебя не из простых.
Кеннет с наслаждением отхлебнул «Гиннеса», и облизнул губы.
— Она ушла, — горестно признался он.
— Шатти?
Кеннет убито кивнул.
— Позавчера. Узнала, что у нее дедушка заболел, — и уехала. И с тех пор даже не позволила ни разу. Я начинаю думать, что она уже не вернется. А нам ведь через четыре дня лететь в Бретань!
— Ты летишь в Бретань на Рождество?
— У меня контракт.
Гил укоризненно покачал головой.
— Не хочу выдавать чужие тайны, но твои сестрицы сговорились с Флоу и Бернис и теперь втихаря готовят большой семейный праздник здесь, в «Оссиане». Для всех Лэвероков и их друзей. Минвана ужасно огорчится, если тебя не будет.
Кеннет пожал плечами, засунул руку в карман пиджака и вытащил оттуда четыре крохотных сверточка. Безделушки, купленные в Арброте.
— Вот, держи. Положишь под елку. Это для Минваны с Джанетт и для Флоу с Бернис. Может, это искупит мои прегрешения.
— Ты купил сестрам подарки?! И даже Флоу?!
— И даже Бернис, — хмыкнул Кеннет. — Это побрякушки такие, из перламутра. Шатти помогла мне их выбрать.
— Побрякушки. Женщины без ума от всего блестящего. Отличный выбор, — одобрил Гил.
Кажется, он проникался к Шатти все большим уважением.
— Да, отличный, — вздохнул Кеннет. — Сам знаешь, я совершенно не хотел в нее влюбляться. Изо всех сил старался, чтобы этого не произошло. А когда наконец признался себе и ей, что и впрямь люблю ее, она взяла и ушла.
— Так отыщи ее, — посоветовал Гил.
— Ага, точно. Явиться к дверям особняка с букетом белых роз и потребовать у Гордона Алана Кэссилиса руки его несравненной дочери.
— Ты хочешь на ней жениться? — не поверил Гил.
— По-моему, все влюбленные рано или поздно женятся.
Гил фыркнул от смеха. В дверях кухни возникла Минвана, из-за плеча ее выглядывала Джанетт.
— Эй, гляньте, кто пришел! — заорал Гил на все кафе так, что посетители с любопытством оглянулись в его сторону. — Ваш единственный обожаемый брат пожаловал, девочки… и он хочет жениться!
Спустя мгновение сестры уже сжимали дорогого гостя в объятиях, засыпая его вопросами.
Отец, как выяснилось, уехал навестить старинного приятеля, но к ночи обещал вернуться.
— Язык тебе отрезать — и то мало, — буркнул Кеннет и прошипел другу на ухо:
— И вообще, она меня бросила. Как мне жениться на женщине, которая сбежала и адреса не оставила?
— Ну когда же мы с ней познакомимся? — приставала с расспросами Минвана. — Отчего ты ее не привел?
— Она… занята.
— Не так уж и занята, — возразил Гил, указывая рукой на дверь.
Не смея поверить в чудо, Кеннет медленно обернулся — и дыхание у него перехватило. Всякий раз, когда он видел Шатти после некоторого перерыва, он заново изумлялся: ну как можно быть такой красивой? Он вскочил и бросился к вошедшей.
— Шатти! Что ты здесь делаешь? — Кеннет крепко сжал ее руки в своих.
— Я заехала на шхуну и нашла твою записку.
Нам надо поговорить, — еле слышно сообщила она, нервно оглядываясь по сторонам.
— Давай выйдем, — предложил он. — А то здесь и впрямь слишком шумно… И слишком много свидетелей, — мстительно добавил он громче так, чтобы услышал Гил.
У входа стоял огромный серебристый «бентли». Прохожие почтительно обходили его за метр: в этой части города автомобили столь роскошные встречались нечасто.