— Катись отсюда, дерьмо, кому говорят! Все получил, чего хотел — чего еще надо?
Айри вывалился из кабинета, что-то бормоча, дико сверкая глазами, отирая рукавом струйки гадости, затекшие уже за ворот и промочившие спину.
После работы по обыкновению тайри заходила в уютную забегаловку напротив института — выпить чашку кофе. Раскрыв перед собой нетбук, она читала новости в своей RSS-ленте и временами зачерпывала ложечкой сладкую пену капуччино. На самом деле Алейн просто нравилось сидеть здесь, наблюдая за окружающими. Она вообще любила просто так смотреть на людей. Не сканируя, не выясняя подробностей — разве что кто-то уж очень заинтересует.
— Разрешите? — молодой человек был смущен. В кафе и правда не осталось свободных столиков. Аманда-Алейн приветливо кивнула. Парень грохнул на стол тарелку с бутербродом и большую чашку кофе.
Она уже видела его в коридорах института. Алейн, естественно, запоминала любое увиденное однажды лицо. Молодой человек в институте был новичком. Видно, собирался только перекусить — и сразу назад, на его свитере висел бейджик — д-р Мартин Клаус, отдел электрофизиологии мозга. Лицо у доктора Клауса было хорошее — обыкновенный белобрысый круглолицый немец, вряд ли старше 30 лет.
— А я видел вас в институте. Вы ведь тоже у нас в "мозгоедах" работаете, — заметил доктор Клаус. Он, очевидно, стремился завязать разговор. Аманда навесила на лицо приятную, но холодноватую улыбку симпатичной, замужней и старомодной научной дамы.
— Да, я тоже "мозгоед". А вы у нас недавно, правильно?
— Меня недавно пригласили, я работал в Дуисбурге.
— О-о, это для вас шаг вперед, верно?
— Ну конечно, я рад, здесь гораздо больше возможностей. В научном плане, конечно. Все-таки ведущий институт…
— Скажу вам по секрету, доктор…
— Мартин. Просто Мартин.
— Меня зовут Аманда, — улыбнулась она. Ученые скрепили знакомство рукопожатием.
— Это испанское имя.
— Да. Я мексиканка, но очень долго жила в Штатах. А мой муж был француз.
— А я так и подумал, в тебе есть что-то испанское, южное…
Аманда-Алейн вздохнула и внимательно посмотрела на Мартина — тот поежился под неожиданно пристальным, прицельным взглядом черных глаз. А тайри просканировала его. И вздрогнула.
Жутким, таинственным страданием повеяло на нее. С одной стороны, молодой физиолог казался абсолютным теленком — добрый, простой, обычное детство и юность без особых потрясений, влюблен в науку. Но… личность его показалась Алейн оборванной. Будто детства и юности и не было, и вот так, как есть, Мартин родился всего два года назад. Да, два года. И стояла за этим какая-то дикая, невероятная жуть. Алейн сосредоточилась и просканировала память собеседника подробнее.
Ах, вот оно что. Три года назад доктор Клаус попал в тяжелую автокатастрофу. Он вел машину. Вез своих родителей на какую-то встречу. У него сохранились очень хорошие, добрые отношения с родителями, он их искренне любил.
Родители в той катастрофе погибли… да, точно, погибли. Сам Клаус попал в больницу и пролежал чуть ли не год в коме. Амнезия. Большая часть предыдущих воспоминаний — детство, юность — стерты, восстановлены позже, по рассказам. Он знал, что учился, скажем, в гимназии имени брата и сестры Шолль, но почти не помнил лиц одноклассников, учителей… Странно, но сохранились все профессиональные знания. Доктор Клаус оказывается котировался среди коллег как перспективный начинающий гений… Ничего себе.
А в целом он понравился Алейн.
В его мире не существовало зла. Доктор Клаус был искренне увлечен своим делом, и сейчас в его подсознании напряженно крутились формулы, описывающие распространение электрического импульса на поверхности синапса. И хотя, как любой нормальный западный немец, доктор Клаус не различал понятий "коммунизм" и "абсолютное зло", но в нем самом было что-то от героя коммунистических утопий, многократно описанного фантастами ХХ века — "работа, любовь и друзья", увлеченность, энтузиазм, невинность и младенческий гуманизм.
Обидеть такое существо — все равно, что плюнуть в лицо ребенку. А значит, лучше не связываться. Никаких интрижек. Но чем-то Мартин заинтересовал Алейн. Может быть, случившаяся с ним трагедия наложила отпечаток, невольно вызывающий сочувствие.
— Так вот, о чем я… скажу тебе по секрету, Мартин: наш шеф большой патриот, его уже несколько раз приглашали в Штаты.
— Я и сам подумывал об эмиграции… но…
— Да, большая наука делается там. Но к счастью, наш шеф решил остаться в Германии, и добиться здесь Нобелевки. По-моему, шансы есть.