— Ну тогда! Ты сравнил. Тогда мне было намного хуже, чем сейчас, в этой жизни. Эта жизнь еще по земным меркам очень счастливая…
— Да, тогда тебе было хуже. Но тогда ведь нас еще не так много связывало. Ты еще не была настолько родной мне. Я еще так не избаловался жизнью с тобой, и разлука не мучила. Только сострадание, но это обычное. Но вот факт остается фактом — ты совершенно моя, даже удивительно, как такое могло быть. Я ведь жил столетия и не встречал такую родную душу, и не думал, что такое возможно. А знаешь, забавно говорить с тобой словами…
— Я же говорю, это интересно! Обычным способом пообщаться мы еще успеем. Лучше, расскажи, что изменилось за эти 15 лет… особенно в отношении меня и моей миссии. Может быть, приняты какие-то новые решения?
Он молчал, словно собираясь с мыслями. И Алейн собралась, стала серьезной.
— Что-нибудь изменилось? На Земле?
— Ты еще помнишь анализ ситуации?
— В общих чертах. Там было что-то около 20 вариантов только для Советского Союза.
— Так вот, к сожалению, реализовалась группа вариантов "Ар-3". И хотя окончательное решение за тобой, аналитики рекомендуют не спасать Союз.
Алейн помнила приблизительно, что это за группа вариантов. Теперь ей пришло в голову все пережитое за последнее время. Вся эта перестройка… письмо Нины Андреевой.
— Значит, менять что-либо уже поздно, — сказала она, — остается только рушить.
— Да, теперь уже не изменить.
— А жаль. Это был такой интересный проект. И не забывай, что я и в первой жизни была русской, и мне…
— Возможно, лучше было тебе внедриться в США. Или в Латинской Америке. Помнишь, у нас даже была там другая кандидатка на смену тела, только постарше.
— Да, помню. И что теперь?
— Ну вероятно, тебе надо будет поработать буфером, смягчить последствия всей этой их… катастройки. Жаль людей, очень жаль. А вообще ты будешь решать сама. Ты ведь для этого и жила здесь все это время. Ты единственная из нас, кто имеет право решать.
Алейн не могла даже по-настоящему опечалиться из-за этих новостей. Рядом с ней был Дьен. Дьен! Это же просто немыслимо. Да, эгоистично, но ведь это Дьен…
Она вдруг вспомнила свое настроение последнего времени. Никакой политики. Политика просто колом в горле стоит.
По этому своему состоянию она может судить о других. Обычные советские люди, хорошие, нормальные — те, кто хочет просто спокойно трудиться, творить, растить детей — все они сейчас испытывают вот такое же отвращение ко всякой политике. Разгорающиеся публичные события кажутся им дешевым балаганом. Никто не относится к этому серьезно.
Серьезно относятся только маргиналы и особые люди, вроде Валика. Вот ему действительно кажется, что он чуть ли не спасает страну от чумы коммунизма. Скорее всего, все искренние перестройщики — именно такие.
А кто может противостоять всему этому? Такие, как Нина Андреева, уже немолодая преподавательница, кто воспримет таких людей всерьез? Они не являются силой, способной остановить локомотив истории — даже если лягут перед ним на рельсы. Локомотив спокойно переедет их и двинет дальше.
Как же они добились всего этого, мысленно удивилась Алейн. Как довели страну до такого состояния…
— Станешь опять тайри — вероятно, поймешь.
— Мне потребуется год или несколько лет только на разведку… на то, чтобы понять, что происходит.
— У тебя еще есть немного времени, — произнес Дьен, — по нашим расчетам до решающих событий еще два или три года.
Алейн снова прижалась к нему.
Она смутно помнила, как это — быть тайри. Безграничные возможности, океан эмоций, чувств, ощущений, стройные сложнейшие логические схемы и цепочки… и всегда, всегда рядом — другие… например, сам Дьен. Не так, как сейчас — а гораздо полнее и глубже. Теперь Алейн впервые осознала свою слепоглухоту. Прожить здесь пятнадцать лет и даже не подозревать ничего о том мире…
Впрочем, что-то же она подозревала.
Дьен ласково гладил ее волосы, и Алейн чувствовала его — как тайри. Ему было светло и печально. Счастливо и больно. И все это — из-за нее, потому что наконец-то вот она в его руках, наконец они вместе; но впереди еще много-много лет горькой разлуки…
— Хотел бы сказать, что худшее позади, — глухо промолвил он, — да не решаюсь. Часто трудно понять, что хуже. Изоляция плоха. А что ждет тебя дальше? Это слишком тяжелая миссия. Слишком опасная. Так жаль, что я должен довести до конца мой проект…
— Но он не менее важен.
— Я знаю. Но мне надо было быть с тобой. Или вместо тебя.
— Ты слишком меня опекаешь, — тихо сказала она. Дьен вздохнул.