Я с трудом поднимаю руку к небу, словно он мог не заметить его сияния.
— Обязательно. Потому что пустыня — единственное место, которое я знаю, где нет ушей.
Я не могу по-другому и смотрю на него в лунном свете, когда он останавливает колесницу, чтобы снять головной убор и провести рукой по волосам, которые спутались и слиплись от пота. Он расчесывает руками волосы и трёт те места, где, видимо, головной убор давил на кожу. Он долго смотрит на меня.
— Тарик?
Он наклоняется вперед, кладёт локти на край колесницы и смотрит вперед, словно видит что-то в простирающейся пустыне, что не поглотила тьма.
— Скоро я буду не единственным человеком, кто принимает решения для королевства, — начинает он. — Я надеюсь, что ты примешь свою роль как королева Теории, несмотря на то, что произошло между нами.
Принять мою роль как королева? Возможно, я не думаю о Теории, как о своей родине, но меня нельзя обвинить в пренебрежении своими новыми обязанностями.
— Вам придется уточнить, Ваше Величество. Разве я уже не приняла свою роль как королева? Разве я не стою рядом с вами в суде и не выслушиваю людей…
— Вы достаточно хорошо выполняете обязанности королевы, принцесса. Но я должен знать ваши мотивы. Королева ставит свои потребности — свои самые сокровенные чувства и желания — на последнее место и учитывает потребности народа. Твоё сердце бьётся ради твоего народа, Сепора? Ты полюбила теорийцев настолько, что ставишь их нужды выше своих?
Он уже и мысли мои читать научился? Но какая разница. То, на что он намекает — просто абсурдно. Долга и обязательств уже недостаточно, чтобы угодить ему? Теперь я должна править, прислушиваясь к сердцу — к тому самому сердцу, которое он разбил словами и поступками? Чушь.
— Королева правит не сердцем, а разумом. Сердце непостоянно. Разум же силён.
Это почти слово в слово то, что однажды сказала мне мама. Я уверена, когда говорю это, что Тарик не сможет придраться к мудрости моей матери.
Тем не менее, он смотрит на меня с нейтральным выражением лица. Мне совсем не нравиться то, что он может читать меня, как один из своих многочисленных свитков, в то время как я даже не могу сказать, слышал ли он меня вообще.
— Я согласен, что править нужно при помощи разума, а не сердца, но при помощи сердца нужно выявлять, что тобой двигает.
— Боюсь, вам придется выразиться ещё более конкретно, Ваше Величество. Что еще вам от меня нужно, кроме выполнения моих обязанностей?
Он вздыхает.
— Мне нужно знать, что мой народ будет в безопасности в твоих руках. Что наш народ будет в безопасности под твоим руководством.
— Тебя интересует, не собираюсь ли я причинить вред гражданам Теории?
От этого вопроса у меня перехватывает дыхание, потому что то, что он ответит, более важно для меня, чем я могла предположить. Он действительно думает, что я могу причинить вред его народу — причинить вред кому-либо? Более того, я до сих пор не могу понять, почему мы ведем этот разговор вокруг да около? Чего он хочет добиться, говоря загадками?
Затем мне приходит в голову мысль, что хотя он и хочет спросить напрямую, но сам не уверен, желает ли услышать ответ. То, что Тарик не уверен и даже боится того, что я скажу, вызывает у меня чувство неловкости.
Этот разговор будет касаться моего дара создавать спекторий.
— Не думаю, что ты намерено причинишь им вред. Но я и не уверен в том, что ты захочешь им помочь.
— Помочь им в чем? Сколько раз мне ещё просить тебя, чтобы ты говорил более конкретно?
Хотя, произнося каждое слово я понимаю, что он имеет ввиду. Да и как я могла не понять? Тем не менее я чувствую желание поиздеваться над ним, так как не в настроении облегчать ему жизнь. Возможно, сегодня утром я была бы в настроении. Сегодня утром я с лёгкостью посчитала бы себя преданной и влюблённой в короля-Сокола. Но каким-то образом я вновь образумилась.
Человек просто не может любить того, кто разбил ему сердце.
Он выпрямляется и скрещивает на груди руки. Я замечаю момент, когда Тарик исчезает и передо мной материализуется король-Сокол. А короля-Сокола сложно убедить в своей правоте. Это значит, что я, как Сепора, должна отойти в сторону и рассуждать как королева, как рассуждала бы моя мать.
— Я говорю о прошлом, Сепора. Когда ты в буквальном смысле держала спекторий в руках, но не разу не попыталась спасти Теорию от Тихой Чумы. Я говорю о том, что ты все еще отказываешься создавать, зная, что на нас надвигается война.
Вот значит, как. Именно к этому разговору я была готова. Честно говоря, я думала, что он состоится гораздо раньше, учитывая давление, которое оказывали на него мой отец и его командир. Тем не менее я не могу отрицать, что мне причиняет боль реальное разочарование в его голосе, когда он обвиняет меня в том, что я отказала ему в спектории. До сих пор он не разу не показывал свои эмоции по этому поводу. Нет. Эмоциям не место в этом разговоре.