Взгляд упал на поднос на столике у кровати. Желудок заурчал, но я не сразу пошла туда, а повернула к двери Селено. Утренний разговор звенел в голове, я робко повернула ручку. Что я скажу, если он не спит? Что он скажет? Стоит ли говорить ему о петроглифах в Частоколе?
Я должна была, да?
Я проникла в его комнату и тут же поняла, что он еще спит, уткнувшись лицом в подушку. Я замерла в паре футов от него, даже радуясь, что разговора пока не будет. Я слушала его дыхание миг, оно было ровным, чуть хриплым, а потом повернулась к двери. Я ушла за дверь, закрыла ее за собой и вернулась к подносу на столике у кровати.
Под салфеткой оказался хлеб, соленая рыба с луком и кусочек тыквы в меду для сладости. Я все съела, а потом прошла к рукомойнику. Вода была холодной, но я умылась и распустила косу. Волосы упали на плечи волнами. Я переоделась в чистую юбку, поправила звездный обруч и пошла к двери.
Я ожидала, что придется бродить по коридорам в поисках слуги, что отведет меня к Моне, но у двери я услышала знакомые голоса. Одна из дверей в другую комнату была приоткрыта, оттуда лился теплый свет. Не думая, я пошла туда.
Я поняла ошибку, как только мои костяшки ударили по дереву. Я в спешке попыталась отойти, но стук уже прозвучал, дверь приоткрылась. Это была комната Ро, и Мона была с ним. В тот миг я увидела их, какими они старались себя не показывать — ее голова утомленно лежала на его плече, он прижимался к ней щекой, хмурясь. Их пальцы были переплетены, его свободная рука лежала на коротких волосах на ее шее. Как только они услышали мой стук, они выпрямились — она тут же приняла позу с прямой спиной, а он прислонился к подлокотнику кресла, изображая беспечность.
Черт, могу я хоть что-то не испортить?
— Джемма, — сказала Мона. — Заходи, я рада, что ты проснулась.
— Простите, — прошептала я, открывая дверь шире. — Я не хотела…
— Мы обвиняли Мэй в том, что она вас опоила, — сказал Ро, тепло улыбаясь, хотя до этого тревожился. — И она была не рада.
— Нет, — сказала я. — Вряд ли она это сделала. Мы просто устали.
— Садись, — Мона указала на кресло. — Тут есть чай. Будешь?
Я опустилась в кресло, заметила поднос на двоих.
— О… не хочу…
— Я пас, — сказал Ро. — Джемма, ты не представляешь, как я рад тебя видеть. Они не пьют кофе. Никакого кофе, Джемма!
— А я была бы рада, если бы политический союзник здраво относился к предпочтениям моей страны, — сказала Мона, наливая в кружку темно-коричневый чай. — Зато теперь я узнала, как неприятно наше гостеприимство. Мед или сливки?
— Все, пожалуйста, — сказала я.
— Я могу предложить политические санкции, — сказал Ро. — Или можно заняться торговлей.
— Я все еще могу бросить тебя в озеро, — Мона помешивала мою чашку.
— Озеро моих слез без капли кофе, — согласился он.
Ее губы сжались, на лице смешались веселье и возмущение. Она отдала мне чашку.
— Спасибо, — сказала я, обхватив тепло руками. — Где остальные?
— Мэй бушевала в крыле целителей, — сказала Мона, наливая себе чашку. — Думаю, она ожидала найти только пиявок и виски, так что удивляется, что у нас все в порядке. Правда, — пробормотала она.
— Она попадет в озеро раньше меня, — сказал Ро.
— Возможно, — Мона помешала свой чай. — Она ушла с Валиеном недавно, и я их не видела. Арлен проверяет новую поставку луков из Сильвервуда.
Она сделала глоток чая и вытерла губы.
— А Кольм? — спросила я.
— О, — она словно только о нем вспомнила. — Кто знает. Наверное, в библиотеке. Или закрепляет канаты на кораблях, забивает гвозди. Я никогда не понимаю, когда он в настроении читать о философии, а когда хочет тяжелой работы, — она с интересом разглядывала свой чай. — Раньше я понимала.
— Вы были близки? — спросила я.
— Мы были всем, что было друг у друга, — сказала она чаю. — Арлен младший, так что всегда был ребенком, а нас с Кольмом разделяет год. Мы были еще ближе до того…
— Как мой народ захватил Люмен, — было неудобно говорить так, но я должна была привыкать.
Она вдохнула и помешала чай.
— Даже во время нашего изгнания он был рядом, помогал планировать, зарабатывал нам деньги, отвлекался от озера. А теперь он ускользает от меня. Я не знаю больше, о чем он думает. Я не знаю, почему он совершает поступки. Порой мне кажется, что в изгнании ему было лучше, когда он сидел у каминов в тавернах и слушал сплетни торговцев и истории путников.