— Никогда не воздействовал на детей, — ответил я довольно резко, а девушка неожиданно улыбнулась.
— Ну вот, мы уже сдвинулись с мертвой точки. Значит, мужчина или женщина.
Я невольно усмехнулся, убедившись еще раз — харита умела быть настойчивой.
— Хорошо, Талия. Я приложу все усилия, чтобы вспомнить.
Длинная лестница. На мраморных ступенях одинаковые белые листы. Они летят, как высушенные солнцем листья. Среди них лежит молодой мужчина в деловом костюме, одна рука его откинута в сторону, в ней полураскрытая папка, из которой течет бесконечный поток бумаг. Голова запрокинута, пустые глаза широко распахнуты, на правом виске крошечная красная точка.
Видение рассеялось. Я снова оказался стоящим на коленях перед надгробием. Сжимая запястье разбитой руки. Талия с легким беспокойством склонялась надо мной.
— Мужчина, — ответил я хрипло на ее невысказанный вопрос. — Мертв.
— Кто он?
— Торговал чужими секретами. За последний запросил слишком много.
— Можно немного подробнее? — спросила Талия, но я отрицательно мотнул головой.
— Потом. Еще три могилы. А как ты видишь, это не самый приятный способ, чтобы освежить память.
Харита посторонилась, открывая мне подступ ко второй плите.
Я сел перед ней, рассматривая серую выщербленную поверхность. Рука заныла сильнее, словно предчувствуя новую волну боли. Талия пристально смотрела на меня, я чувствовал ее жаркий, внимательный взгляд. Не давая себе времени на размышления, я размахнулся и снова ударил.
В алой вспышке возник полутемный пыльный коридор, в глубине его дверь. Она медленно приоткрывается. Через щель выглядывает кто-то. Можно различить растрепанную сизую прядку волос, бледную щеку с продольной морщиной, и глаз, блестящий, словно новенькая стеклянная пуговица. В нем таилось болезненное любопытство и недоверчивость.
В отличие от первой, эта картинка гасла медленно и неохотно. Мне пришлось заставить себя вынырнуть из нее. Лицо хариты подернула легкая дымка, напоминающая гуманное марево.
— Женщина… — сказал я и не услышал своего голоса, пришлось повторить громче: — Женщина.
— Я поняла, Аметил, — долетел до меня с небольшим запозданием ответ девушки. — Что с ней случилось?
— Замкнутый круг. Тот, кто вызывает болезни, болеет сам.
Харита присела рядом, внимательно глядя мне в глаза.
— Ламия? Ты уничтожил ламию?
— Брима Кора, — мой голос звучал приглушенно и зловеще, хоть я и не стремился к внешним эффектам, стараясь говорить более-менее внятно. — Жива. Но сама погружает себя в безумие.
Я поднялся, ощущая на предплечье руку хариты, поддерживающей меня.
До третьей могилы была всего пара шагов, но мне казалось я преодолевал их гораздо медленнее, чем требовалось.
Третья могила отозвалась не сразу. Смазанный отпечаток моей руки темнел на фоне серого камня, в памяти было пусто, и мне пришлось долго смотреть на пятно крови, пока оно не стало расплываться, дрожать… а затем из его центра начал медленно проступать барельеф — черный, блестящий, неторопливо оживающий. Две человеческие фигуры. Одна резко вскинула руки и толкнула другую. Та, более массивная и неповоротливая по сравнению с хрупкой первой, опрокинулась навзничь, упала и больше не двигалась. А спустя мгновение четкое изображение превратилось в бесформенную кляксу.
— Кто это?
— Жертва убивает жертву, — ответил я, слыша, что мой голос становится сухим как прошлогодняя трава. — Жертва падает.
Вряд ли она что-то поняла из моего объяснения. Я сам с трудом понимал. Но надо было продолжать.
Я подошел к последней плите.
От нее осталась только небольшая впадина, почти заросшая травой и мхом. Бурый камень в центре едва просматривался под слоем корней. Я ударил кулаком прямо в него и… провалился в яркий солнечный день.
Едва слышно шелестел теплый ветер. Золотые лучи освещали зеленую поляну, окруженную высокими дубами. Неподалеку слышался плеск воды и мелодичный женский смех. Прямо передо мной стоял невысокий лавр. Я мог разглядеть каждый лист, каждую веточку, чувствовал свежий запах, исходящий от него. Деревце, молодое и сильное, дрогнуло, стало клониться к земле, тонкие струи дыма окутали его побеги, и очень скоро весь ствол скрыла сизая пелена. Сквозь нее еще пару секунд просвечивали листья, а затем лавр растаял, превратился в бесцветное облачко.
— Прорицатель… — долетел до меня едва слышный шепот.
Зрение вернулось ко мне. Я все еще был на кладбище. Холодное и мрачное, оно по-прежнему дышало ледяным ветром и равнодушием. Единственным теплым огоньком, озарявшим его, были рыжие волосы хариты, но взгляд янтарных глаз, обращенный на меня, пронзил морозом.
Мир вокруг меня перевернулся, вытягиваясь и искажаясь, а затем рухнул в темноту…
Я лежал на кровати, вытянувшись во весь рост. Правую руку простреливало болью от запястья до локтя. Пальцы левой, сомкнутые вокруг игрушки дэймоса, свело, и я с трудом разжал их.
— Ты убил прорицателя?! — прозвучал рядом голос Талии. Хоть она и обещала быть непредвзятой, не смогла сдержать негодования.
— Нет. Заставил его не делать предсказаний. — Я повернул голову и увидел, что она уже поднялась и теперь смотрит на меня сверху вниз.
— Ты убил его, — повторила девушка с ледяной уверенностью. — Все равно что убил. Знаешь, что происходит с оракулом, которого вынудили отказаться от своего дара?
— Примерно представляю, — ответил я, массируя руку, ноющую от боли.
— Он перестает отличать правду от лжи в мире снов. Знаки путаются, символы меняются местами, он не понимает, что видит. Реальность вокруг него также начинает сходить с ума. — Харита осеклась, покачала головой, еще раз окинула меня взглядом, словно недоумевая — кому и, главное, зачем она пытается рассказать о мучениях человека. — Какое предсказание ты заблокировал?
— Не помню, какую-то мелочь.
— Вставай. Одевайся. — Талия швырнула мне джинсы. — Из всех четырех жертв эта представляется мне наиболее ценной для дэймосов.
Я протянул руку и положил игрушку на комод, рядом со стеклянной банкой, в которой уже лежали несколько новых пуговиц, а затем сказал:
— Я по-прежнему не уверен, что этот последний.
— В любом случае, мы начнем, — холодно откликнулась Талия.
Мне совсем не понравился нажим, прозвучавший в ее голосе.
— Ты хочешь навестить все жертвы?!
— И если ты поторопишься, мы успеем сделать это сегодня.
— Как ты их найдешь? Я уверен в местоположении только одного — пепел в море.
— Нарисуешь портреты, — безапелляционно заявила харита, которой наскучило спорить со мной. — Знаю, ты прекрасный художник. Я пробью изображения по своей базе данных. А ты, если понадобится, переберешь все свои залежи пуговиц и проверишь каждую.
Она бросила быстрый взгляд на стеклянную емкость с моими трофеями и стремительно вышла из комнаты.
Мне пришлось вылезать из постели и, превозмогая неутихающую боль в руке, одеваться, а затем тащиться в гостиную. Там я зажег все имеющиеся источники света, достал чемоданчик с художественными принадлежностями, открыл его и снова подумал о Хэл. Ее рисунки по-прежнему лежали под деревянной крышкой — яркие, необычные, запоминающиеся. Вот последний набросок, всего несколько грубых штрихов, но образ весьма четкий — корявая человекоподобная фигура с длинными костлявыми руками. Изображение Фобетора моей ученицы. Успела его нарисовать за считаные минуты в тот день, когда мы спешили на помощь ее друзьям. Интересно, вернется ли она?..
Я закрыл папку с работами Хэлены. Достал чистый лист и взялся за первый портрет.
Харита села напротив и, пока я работал, не сводила с меня тяжелого, изучающего взгляда.
— Талия, ты не могла бы не смотреть на меня так? — попросил я, не поднимая головы. — Очень отвлекает.
— Я думаю о том, как Феликс мог скрывать этот дом. Здесь каждый угол, каждая деталь выдает принадлежность к миру дэймосов.
— Он никого сюда не приглашал. Кроме очень редких клиентов, — ответил я сухо, накладывая тени на впалые щеки женщины, все четче проявляющейся на бумаге.