Через мгновение после падения башни где-то внизу вспыхнули еще десятки взрывов. Сдетонировали резервуары с топливом и перегонные помпы. Пламя взметнулось к небесам вокруг ошарашенных солдат.
— Ты какого феса это сделал?! — воскликнул Флавен.
Каффран и сам не был уверен. Охваченный паникой, он не подумал о последствиях уничтожения башни. А потом в его голову пришла одна простая мысль.
— Я выиграл нам немного времени, — негромко произнес он.
Гвардейцы спускались вниз. Отчасти потому, что это казалось логичным, отчасти потому, что никто из гвардейцев теперь не доверял устойчивости башен после столь радикального уничтожения одной из них. Их окружал более плотный черный дым. Ветер нес яркие догорающие угли и сильный, резкий запах горящего топлива и разлитого прометия. Теперь они могли более детально оценить тот ущерб, который принесло падение башни.
«Вниз», — размышлял Каффран. Он все еще не мог сказать ничего вразумительного по поводу плана действий, но спуск казался инстинктивно правильным. Что же такого они могли сделать теперь? Разве что совершить какую-нибудь небольшую диверсию? Например… уничтожить командование Родичей.
Каффран посмеялся над собственными мыслями. Храбрая и глупая идея. Как будто они могли вот так просто найти Шолена Скару и его старших офицеров здесь, в этом гигантском островном улье. И все же это была неплохая идея, которую стоило взять на заметку.
Когда до земли оставалось несколько сотен метров, он приказал гвардейцам замаскироваться и делать то, что Призраки умели лучше всего. Они вымазали лица сажей, взятой с поручней, и обернулись в камуфляжные плащи, сливаясь с облаками черного дыма и железной клеткой башни.
Внизу, на пять сотен метров во все стороны от основания башни, были разбросаны догорающие обломки. Языки пламени танцевали над озерцами топлива и минеральных гелей. Многие обломки башни упали большими кусками, искривленными, но не разбитыми. Теперь они лежали на бетоне, раздавив при падении мелкие домики, склады, краны и машины обслуживания. Там и тут можно было заметить обгорелые, изувеченные тела погибших. Гвардейцы миновали целую секцию лестницы, которая так и осталась висеть на одной из опор, издавая жутковатый скрежет. Где-то в дыму пронзительно выли сирены, словно потревоженные сторожевые псы.
Призраки выбрались из башни, немедленно собравшись в боевое построение. Каффран и Токар — на острие атаки. Домор помогал идти Макаллуну. Каффран не собирался бросать их.
Обрывки цепей и обожженных тросов, лужи прометия и груды металлического мусора покрывали всю территорию вокруг. Каффран обошел два трупа Родичей. Эти люди вцепились друг в друга при падении, а удар о землю превратил их в единое месиво.
Отправив Макендрика на свое место во главе отряда, Каффран вернулся, чтобы проверить состояние Макаллуна и Домора. Приличная доза обезболивающего превратила Макаллуна в едва соображающую тряпичную куклу. Домор ослеп. Его искусственные глаза окончательно вышли из строя, и механические задвижки закрылись. Вокруг настроечных колец собиралась вязкая жидкость, стекавшая теперь по щекам гвардейца. Каффрану было тяжело видеть друга в таком состоянии. Словно они вернулись на Меназоид Ипсилон. Там, даже потеряв оба глаза, Домор продолжал сражаться, внося свой вклад в победу. Его стойкость и благородство поразили тогда даже Гаунта.
— Брось нас, — произнес Домор.
Каффран только мотнул головой. Он стер со лба пот, стекавший по татуировке синего дракона на виске. Открыв медицинский подсумок Макаллуна, Каффран достал оттуда одноразовый шприц с дозой адреналина и, недолго думая, вколол в руку гвардейца. Вскрикнув, раненый солдат пришел в сознание. Каффран хлопнул его по щеке.
— Домор будет твоими ногами. А ты — его глазами.
Прорычав сначала что-то неразборчивое, Макаллун
кивнул. Прилив адреналина оттеснил боль на задний план, возвращая его конечностям силу.
— Я справлюсь, справлюсь… — сказал он, крепко держась за Домора.
Призраки двигались дальше. Покинув место катастрофы, они оказались в окружении огромных цилиндрических цистерн, погрузочных платформ и выкрашенных в красный цвет металлических башен. На каждой из них был нанесен символ Имперского орла, ныне оскверненный мерзкими рунами Хаоса.
На большой площади они обнаружили не менее пятидесяти выстроенных в ряд открытых грузовиков. Все они были разбиты и сожжены. Возле одной из погрузочных платформ грудами громоздились миллионы обрезков труб и шлангов. В одном из поврежденных хранилищ гвардейцы нашли бесчисленные человеческие тела, беспорядочно сваленные в кучу. Это были те рабочие, что отказались присоединиться к Скаре.
Во всяком случае, так предположил Флавен.
— А может, и нет, — усомнился Каффран, прикрывая нос и рот краем своего плаща от ужасного запаха. — На них вражеские доспехи и символика. И кстати, это свежие трупы.
— Да как они вообще находят время собирать и складывать здесь убитых?! Там полномасштабный штурм в разгаре!
Каффран вполне разделял скептицизм Флавена. Но факты оставались фактами. В чем смысл?.. Какие намерения двигали теми, кто устроил здесь этот страшный склеп?
До Призраков донеслись выстрелы, лазерный залп откуда-то из-за хранилищ. Призраки отпрянули и слились с тенями. Снова выстрелы, почти синхронный залп. «Не меньше ста винтовок, пожалуй?» — решил Каффран. Он приказал гвардейцам оставаться в укрытии, а сам вместе с Адаре двинулся вперед.
То, что они увидели за следующем бункером, повергло их в шок.
В центре комплекса оказалась квадратная площадь, почти километр в ширину. Судя по маркировкам на ее поверхности, это была посадочная площадка для транспортных барж. В центре площадки стояла тысяча солдат Родичей, по сотне в ряду. Прямо перед ними лежала гора трупов, которую тракторы сгребали ковшами и загружали на платформы грузовиков.
Каффран и Адаре наблюдали. Первая шеренга Родичей сделала двадцать шагов вперед и развернулась к остальным. По сигналу стоявшего рядом офицера следующая шеренга подняла оружие. Неровный залп. Стоявшие перед строем солдаты упали. Бульдозеры убрали их тела, и только что отстрелявшаяся шеренга выступила вперед и заняла место своих мишеней. Сектанты развернулись в ожидании. Еще один приказ. Еще один залп.
Каффран не мог понять, что же больше всего вызывало у него отвращение — сам размах массового расстрела или та покорность, безропотность, с которой каждая шеренга уничтожала предыдущую и тут же занимала ее место.
— Какого феса они творят?! — выдохнул Адаре.
Каффран задумался на несколько мгновений, вспоминая те части инструктажа, которые старался задвинуть в памяти подальше. Те, в которых Ибрам Гаунт говорил о Шолене Скаре.
Память вернулась к нему из самых темных уголков разума, словно болотный газ, поднимающийся из трясины забытья. Внезапно перед его мысленным взором предстал комиссар Гаунт, его голос зазвучал в ушах. Аудитория могучего транспортного корабля «Настойчивость». Гаунт в своей длинной шинели и форменной фуражке поднимается на кафедру под каменным балконом трибуны. Взгляд комиссара задерживается на позолоченном двуглавом орле, раскинувшем крылья на бархатном занавесе за его спиной. Гаунт снимает шинель и бросает на обитый черной кожей стул. Он остается в парадном кителе, снимая фуражку лишь для того, чтобы поправить волосы. Собравшиеся гвардейцы вытягиваются по струнке.
Гаунт тогда говорил о мерзостях и об отвратительных вещах, которые Каффран изо всех сил старался забыть.
— Шолен Скара — чудовище. Он боготворит смерть. Он верит в то, что это абсолютное выражение воли богов Хаоса. На Бальгауте, до нашей высадки, он создавал лагеря смерти. Там он уничтожил в ходе ритуалов не меньше миллиарда жителей Бальгаута. Его методы были весьма изощренными и…
Каффран не мог заставить себя вспомнить, что дальше рассказывал Гаунт. Мерзостные названия приспешников Хаоса, которыми командовал Шолен Скара, символизм его преступлений. Но теперь Каффран понял, почему Ибрам Гаунт — защитник человеческой жизни и воин всеблагого Императора — так сильно ненавидел монстров, подобных Скаре.