Ожившая статуя из мечети, которую посещал Орн на Каргоне.
«Бог покарает тебя!»
Орн внезапно с удивительной отчетливостью вспомнил день, когда дядя подвел его к статуе в мечети.
Махмуд выпрямился за спиной девочки, схватил за руку, останавливая ее, готовую снова броситься на Орна. Она завизжала, извиваясь, пытаясь освободиться, но он держал ее крепко, медленно выворачивая ей руку. Кость затрещала…
— Нет! — закричал Орн.
— Никто не смеет приказывать предвестнику Бога остановить его кару! — низким, рокочущим голосом произнес Махмуд.
Он приподнял ребенка за волосы, и, подхватив выпавший совок, полоснул им по горлу. Крик оборвался. Кровь брызнула на платье. Он отпустил волосы, позволяя безвольному телу упасть на пол, уронил совок и обернулся к сидящему человеку.
«Кошмар! — пронеслось в голове у Орна. — Это кошмарный сон».
— Ты думаешь, это кошмар? — пророкотал Махмуд.
«Если твое сознание существовало, оно заживет своими воспоминаниями», — пронеслась в сознании Орна мысль, высказанная Бакришем, но он отбросил ее и прокричал:
— Ты мое воображение!..
— Твое творение выполнило свою работу, — произнес Махмуд. — Ты знал — оно должно исчезнуть, порожденное ненавистью, а не любовью. Тебя предупреждали от этом.
Чувство горечи, раздражения и слабости переполнило Орна. Он вспомнил: это испытание включает в себя и понимание чуда.
— Так, значит, вот оно — чудо! И это есть глубокий мистический опыт?
— Тебе следовало поговорить об этом со Шриггар. Обсудить стеклянные города и признаки военных приготовлений. Я буду более конкретен. Я хочу знать: что, по-твоему, составляет чудо.
Орн молчал, ощущая растущее чувство надвигающейся опасности.
— Что такое чудо? — повторил Махмуд. Запинаясь, не в силах сосредоточиться на вопросе,
Орн спросил:
— Ты действительно предвестник Бога?
— Софистика! — внезапно рявкнул Махмуд. — К чему это копанье в названиях? Что знаешь ты о Вселенной? Как можем мы постичь ее с нашими ничтожными страстями?
Звенящее чувство надвигающегося безумия пронзило Орна. Он балансировал на грани хаоса. «Что такое чудо?» — думал Орн. Он вспомнил Эмолирдо: «Хаос… порядок… энергия. Пси равно чуду».
Слова, только слова.
Где его вера?
«Я существую, — подумал он. — И этого довольно».
— Я чудо, — сказал Орн.
— О, хорошо, — ответил Махмуд. — Центр пси-энергии. Энергия Хаоса, получившая форму. Но что означает чудо — добро или зло?
Орн судорожно вздохнул.
— Я слышал, чудо всегда означает добро, хотя в действительности оно не может быть добрым или злым. Понятие добра и зла зависит от стремлений. Чудо есть чудо.
— У людей есть стремления.
— Люди добрые или злые в зависимости от их собственных определений. Все относительно. Где ты видишь чудо?
Махмуд пристально посмотрел на Орна.
— Что ты — добро или зло?
Орн выдержал его взгляд. Победа в тяжком испытании начинала приобретать вполне осязаемый смысл. Он уже не сомневался — Махмуд реален. Что хочет от него этот пророк?
— Как я могу определить себя: добрый я или злой?
— Это твой ответ?
Уловив в вопросе угрозу, Орн добавил:
— Ты пытаешься заставить меня согласиться с тем, что люди создают богов, чтобы те научили их понятию добра и зла!
— О? Затронули тему набожности? Смелей, мой друг. Я знаю твой ответ, — он у тебя в голове.
«Добро я или зло?» — размышлял Орн. Он заставлял себя сосредоточиться на вопросе, но мысль ускользала. Это напоминало переправу через бурную реку.
— Я… если я — часть Вселенной — значит, я Бог. Я творение. Значит, я чудо. Может ли чудо быть добрым или злым?
— Творение? Перестань увиливать! Отвечай!
Орн глотнул. «Творение? Бакриш сказал, я могу вызвать к жизни мертвых. Предполагается, только религия способна на это. Но как отделить мне пси-энергию от религии, от творения. Махмуд умер сотни лет назад, но, если я сотворил его, как вопросы, которые он задает, могут относиться ко мне?» Он вздохнул, в тайне надеясь, что все же это особая форма галлюцинаций.
— Ты знаешь ответ, — настаивал Махмуд. Загнанный в угол, Орн торопливо сказал:
— Творение, свободное от своего творца. Ты независим от меня, хотя ты — часть меня самого. Я отпустил тебя, дал тебе свободу. Могу ли я осуждать тебя? А ты можешь сказать, что ты: добро или зло? Нет. Не могу ответить и я. — Внезапно он воскликнул: — Что я, Махмуд, — добро или зло?
— Ты сам ответил на вопрос, а значит, возродился невинным. Ты понял урок, и я благословляю тебя.
Махмуд наклонился и подхватил мертвого ребенка. Странная нежность чувствовалась в его движениях. Он повернулся и зашагал к подернутой рябью зеленой стене. Тишина окутала зал. Багровые полосы замедлили свой танец, застывая в густой жидкости.
Орн чувствовал, что насквозь промок от пота. Голова болела невыносимо. Рука в том месте, где Мадди полоснула совком, ныла. Дыхание напоминало какое-то сдавленное рыдание.
Сзади донесся лязг открываемой бронзовой двери. Зеленая стена застыла, превратившись в серую. По полу зашлепали сандалии. Чьи-то руки подняли колпак; захваты, державшие его, соскользнули.
Бакриш, обойдя кресло, остановился перед Орном.
— Ты сказал, что это испытание! — простонал Орн.
— И предупредил тебя о ненависти. Но главное — ты жив и у тебя сохранилась душа.
— Откуда ты знаешь, сохранилась ли у меня душа?
— Ее отсутствие легко определить, — пробормотал Бакриш. Он взглянул на раненую руку Орна. — Надо перевязать. Уже ночь — время следующего испытания.
— Ночь?
Орн глянул в узкие окна купола, огляделся вокруг и только сейчас заметил: не дающий тени свет круглых светильников заменил солнечный.
— Время движется так быстро.
— Иногда, — вздохнул Бакриш. — И не для всех. — Он сделал знак Орну. — Поднимайся. Идем.
— Позволь отдохнуть минуту. Я выжат.
— Мы дадим тебе подкрепляющую таблетку, когда перевяжем рану. Пойдем!
— Но почему такая спешка? Что я должен делать теперь?
— Очевидно, ты понимаешь два лика чуда. Я вижу, что у тебя появилось свое таинство, понимание жизни, но так много еще надо успеть, а времени так мало…
— Что следующее? — перебил его Орн.
— Ты должен пройти сквозь тень догмы и ритуала. Общеизвестно: мотивы — основа нравственности, а осторожность — дочь страха… — Бакриш помолчал. — А страх есть порождение боли.
«Молчание — хранитель мудрости. Шутки и легкомыслие — путь человека к невежеству. А там, где невежество, нет и понимания Бога».
— А у него завидное самообладание, — сказал Аббат. — Я наблюдаю за ним. Да, завидное самообладание. Он не играет силой.
Аббат сидел на низкой скамеечке у камина, обращаясь к стоящему за спиной Макрити, вернувшемуся с последним рапортом об Орне. Несмотря на бодрый тон, в голосе Аббата звучала печаль.
Уловив ее, Макрити наклонил голову:
— Я тоже слежу за ним. Он не вызвал свою невесту и даже не пытался экспериментировать с Великой Машиной. Скажите мне, Ваше Преподобие, почему тогда вы не рады этому?
— Придет время — он осознает: для сотворения чуда ему не нужны машины. И что тогда, мой дорогой друг?
— Вы не сомневаетесь, именно он и есть тот Бог, которого вы вызвали?
— Без сомнения. И когда он обнаружит свою страшную силу…
— Он придет за вами, Ваше Преподобие.
— И его ничто не остановит. Я даже не стану пытаться.
— Но мы ведь остановили Говорящий Камень, — осмелился возразить Макрити.
— Разве? А может, он отвернулся, увидев другую цель существования?