Келексел уселся в кресло. Он напомнил себе, что Чемы, как правило, защищены от самых разнообразных форм безумия, впрочем, никто не знал, какие стрессы могли возникнуть у сотрудников станций на отдаленных планетах при контактах с существами чуждой расы. Психоз в результате скуки угрожал всем Чемам… Возможно, Фраффин поражен каким-нибудь родственным синдромом.
— Давайте поглядим, есть ли у вас совесть, — произнес Фраффин.
Это предложение прозвучало настолько неожиданно, что Келексел в ответ мог только вытаращить на него глаза. Однако внутри возникло неприятное ощущение пустоты, и Келексел почувствовал опасность в словах Фраффина.
— Какое зло может скрываться в этом? — спросил Фраффин.
Он повернулся. Один из членов его экипажа принес вазу с розами и поставил ее на шкафу за пультом управления. Фраффин посмотрел на розы. Они уже полностью распустились, ярко-красные лепестки напоминали гирлянды на алтаре Дианы. «В Шумерии, — подумал он, — никто уже не шутит. Мы больше не шутим, утрачивая мудрость Минервы».
— О чем вы говорите? — спросил Келексел.
Вместо ответа Фраффин надавил контрольную кнопку пульта управления. Загудев, его пространственный репродьюсер медленно направился по комнате к Фраффину, словно гигантский зверь, и остановился справа от него так, чтобы они оба могли видеть сцену, создаваемую им.
Келексел не сводил глаз с устройства, во рту у него все пересохло. Внезапно из фривольного средства для развлечения машина превратилась в чудовище, готовое, как ему казалось, в любой момент схватить его.
— Да уж, это ты неплохо придумал, когда дал своей любимице одну из этих машин, — заметил Фраффин. — Может, полюбопытствуем, что она сейчас смотрит?
— Какое это должно иметь к нам отношение? — спросил Келексел. Раздражение и неуверенность слышались в его голосе Он знал, что Фраффин тоже заметил это.
— Ну что, поглядим? — сказал Фраффин и медленно, почти с любовью сдвинул рычажки на пульте управления. На сцене возникла какая-то комната — длинная, узкая, с бежевыми оштукатуренными стенами, с размытым коричневым потолком. К дощатому столу, покрытому следами от потушенных сигарет, примыкал радиатор парового отопления, шипевший под красно-белыми занавесками.
За столом друг напротив друга сидели двое.
— Ага, — заметил Фраффин. — Слева от нас отец вашей любимицы, а справа — человек, за которого она вышла бы замуж, если бы мы не вмешались и не переправили ее вам.
— Глупые, никуда не годные туземцы, — фыркнул Келексел.
— Но она наблюдает за ними как раз в данный момент, — произнес Фраффин. — Именно это и показывает сейчас ее репродьюсер… которым ты так предусмотрительно ее снабдил.
— Она вполне счастлива здесь. Я нисколько в этом не сомневаюсь, — заметил Келексел.
— Почему бы тогда тебе не отказаться от применения манипулятора? — задал коварный вопрос Фраффин.
— Я так и сделаю, когда она будет полностью под контролем, — ответил Келексел. — Когда самка окончательно поймет, что мы способны дать ей, она будет служить Чему, испытывая не только удовлетворение, но и глубокую благодарность.
— Конечно, — согласился Фраффин. Он внимательно смотрел на профиль Энди Фурлоу. Тот что-то говорил, но Фраффин не включил звук. — Вот почему она и смотрит эту сцену из моего текущего произведения.
— А что такого интересного в этой сцене? — спросил Келексел. — Верно, ее потрясает ваше мастерство режиссера.
— Разумеется, — согласился Фраффин.
Келексел всмотрелся в туземца слева. Отец ее любимицы? Он отметил, что веки туземца опущены. Это существо с суровыми чертами напустило на себя таинственный вид. Абориген походил своими небольшими размерами на крупного Чема. Как может такое существо быть отцом изящной и грациозной его любимицы?
— Тот, за которого она хотела выйти замуж, — местный знахарь, — произнес Фраффин.
— Знахарь?
— Они предпочитают называть их психологами. Может, подслушаем их разговор?
— Как вы сами сказали: «Разве от этого может быть какой-нибудь вред?»
Фраффин переместил рычаг включения звука.
— Да, конечно.
— Наверное, это будет занимательно, — заметил Келексел, но в его голосе не было веселья. Почему ее любимица наблюдает за этими существами из своего прошлого? Ведь это может принести ей лишь одни страдания.
— Тс-с! — прошипел Фраффин.
— Что?
— Слушайте!
Фурлоу наклонился к столу, заваленному грудой бумаг. Звук едва можно было разобрать. В застоявшемся воздухе пахло пылью и еще какими-то незнакомыми ароматами, которые доносила до них чувствительная силовая паутина.