— Пора отвезти тебя домой.
По дороге он спросил:
— Думаешь, это и вправду был Антон?
— Я его едва видела. Но если он был там, то не использовал магию, а это, собственно, не в его стиле.
Магия внутри меня стала успокаивающим, благотворным жужжанием. Что бы там ни взволновало ее недавно, теперь это исчезло. Центр Магии находился не во мне, но я была полностью на нее настроена: каждая клетка моего тела воспринимала ее движения и настроение; то, как она затекает и вытекает из Линий.
Иногда её внимание было направлено на что-то другое, но чаще всего, она тоже сосредотачивалась на мне и реагировала на полученный мной опыт, как своевольная тень, будто это был ее собственный. Постепенно моё понимание её чувств усовершенствовалось, как у ребенка, который знакомится с нюансами разных эмоций, не только с радостью, но и с восторгом и спокойным удовлетворением, не только с печалью, но и со скорбью или раздражением.
Но об одном мне даже не нужно было говорить: истинная природа магии должна оставаться тайной.
Если бы об этом узнали Кварторы — или, еще хуже, Серафимы — это стало бы катастрофой. Они попытались бы заполучить контроль и захватить столько власти, сколько смогли.
Тот факт, что магия — это живое существо, совершенно не имел бы для них никакого значения; они бы относились к ней как к инструменту, который нужно подчинить своей воле. Даже Люк был опасен. Так как он является наследником, то у него есть долг по отношению к своему Дому. Магия и я стояли лишь на втором месте, а между первым и вторым местом был огромный разрыв. Единственный человек, которому я достаточно доверяла, чтобы рассказать об этом, был Колин, который беспокоился лишь о том, опасна ли эта связь для меня или нет.
Я не могла скрывать вечно правду о магии. Кто-нибудь об этом да узнает. Но, на данный момент, мне не следовало рассказывать о секрете, и безопаснее было держать рот на замке. Я слишком хорошо выучила то, насколько опасно действовать импульсивно.
— Не хочешь зайти? — спросила я, после того, как мы остановились у кирпичного дома моей семьи. — Их не будет ещё очень долго.
Он показал на машину по другую сторону дороги. Один из людей моего дяди дежурил здесь ради нашей защиты. Какая ирония — наибольшая опасность, угрожающая мне на данный момент, исходила от самого Билли.
— Я не люблю зрителей.
— Мне все равно, что они подумают. Или что скажет моя семья.
— Нам остаются всего лишь шесть месяцев прежде, чем ты уедешь, Мо. Ты действительно хочешь сцепиться из-за этого со своей семьёй?
— Непременно.
У нас было намного больше времени, чем он осознавал, потому что я не поеду в Нью-Йорк. Я лишь пока не нашла случая поведать ему об этом.
— Мы никогда не говорим о том, что я уеду.
— Что там обсуждать? Ты поедешь в Нью-Йорк. Я останусь здесь. — он дотронулся до моей щеки. — Шесть месяцев. Не желай, чтобы они исчезли, Мо.
Я не верила в желания, но мне и не нужно. Я сама приведу всё в порядок.
Глава 4
Насколько всё плохо было видно уже по тому, что школа казалась мне желанной альтернативой по сравнению с домом. До понедельника я отразила уже столько попыток матери установить семейную гармонию, сколько могла. Я так часто ловила моих родителей на том, как они целуются, что на моей сетчатке на всю оставшуюся жизнь останутся шрамы. Если они не целовались, то говорили о работе моего отца — или точнее о том факте, что у него её нет.
Никто не был готов нанять бухгалтера, который из-за хищения сидел в тюрьме. Никто, кроме моего дяди.
Я вздохнула от облегчения, когда добралась до св. Бригиты, хотя знала, что буду находится в центре общественного внимания. Из-за возвращения отца моя семья опять оказалась в свете рампы, но у меня было много практики в том, чтобы игнорировать перешептывания и злорадные усмешки. Как обычно, обед было вынести сложнее всего.
Социальные отношения в кафетерии были постоянно меняющимся ландшафтом. Стоило сначала изучить территорию, прежде чем выбрать место, где сидеть. Здесь можно было встретить мины и болота, пустыни и неприкасаемых. Я не хотела становится одиноким островом, но всё же лучше держаться подальше от оживлённых областей. Было безопаснее сесть на такое место, с которого можно было наблюдать за происходящим и при необходимости, иметь путь к отступлению.
Мне больше не хотелось убегать, но, если у тебя есть выбор, это не навредит, и всегда лучше знать, что тебя ожидает. Обнаружив опасность вовремя, её можно предотвратить, как любит говорить мой дядя.
Поэтому, когда я увидела, как Джилл Макаллистер, за которой наблюдали её хихикающие подружки, идёт к моему столу, я отодвинула вялый салат «Цезарь» в сторону и приготовилась к решающей схватки. На затылке я почувствовала лёгкое покалывание. Джилл всегда вызывала у меня подозрение, и между тем магия уже тоже знала о ней.
Я проигнорировала уже знакомое чувство и сосредоточилась на актуальной проблеме. Джилл, красивая и капризная, и ужасно разбалованная. На ней была одета такая же униформа св. Бригиты, синий пуловер с треугольным вырезом и с вышивкой школьного герба, но в её серьгах сверкали настоящие бриллианты, а не цирконий, а обувь, скорее всего, стоила больше, чем я получала в месяц чаевых.
Сначала она не стала садиться, а угрожающе возвышалась надо мной — каблуки дорогих туфлей были к тому же ещё невероятно высокими — пока я не подняла взгляд, потерев как бы случайно затылок.
— Тебе что-то надо Джилл?
— Ты сидишь здесь совершенно одна, — она с нетипичным отсутствием элегантности плюхнулась на стул рядом. Я подавила желание отодвинуться.
— По крайне мере сидела до сих пор.
И мне нравилось это обстоятельство.
— Мы никогда не разговариваем друг с другом, — она поставила на стол локоть, оперившись подбородком на ладонь. — Собственно почему?
Потому что ты глупая овца.
— А о чём нам с тобой разговаривать?
— Ну, сама знаешь, — сказала она со стеклянными глазами и игриво толкнула меня в руку. — О всевозможных вещах. О школе. Ребятах… как тот милый парень.
— Колин? — рассеянно спросила я.
Покалывание между тем добралось до кожи головы, а такую реакцию Джилл обычно не вызывала.
Я разглядывала комнату, ища причину, в то время, как Джилл продолжила тараторить.
Вот! Следы магии кружились, словно яркий солнечный свет, вокруг Констанции Грей, младшей сестры моей лучшей подруги. Она сидела за столом вместе с кучкой девятиклассниц. Смерть Верити изменила её, почти точно так же сильно, как меня. Милая, умная и немного избалованная, она всегда следовала за нами, с тех пор, как научилась ходить. Верити делала вид, что её это раздражает, но в общем она проявляла к Констанции столько же любви, сколько и раздражения.
Потом Вии умерла, а Констанция потеряла равновесие. Я должна была сделать больше и с самого начала вмешаться, чтобы попытаться ей помочь. Но я была настолько одержима поисками убийцы Верити, что оставила Констанцию без внимания, а она в своей скорби свалила вину на меня. Я приняла это, потому и сама упрекала себя.
Когда проявились её силы как Дуги, я заключила сделку с Кварторами, чтобы Констанция получила наставника. Я смотрела на это как на искупление, но Конастанция восприняла это по-другому, особенно после того, как выяснила, что в смерти Верити виновата её двоюродная бабушка Эванжелина — и что я, в свою очередь, убила Эванжелину.
За последние несколько месяцев Конастанция научилась контролировать свои способности и постепенно выбиралась из своего твёрдого панциря гнева. Мы заключили очень осторожное перемирие: я держалась на расстояние, хотя и продолжала приглядывать за ней, а она держала при себе большую часть своих ядовитых замечаний. Так как она была только в девятом классе, а я уже в двенадцатом, мы встречались только тогда, когда Ниобе, наставнице Констанции, выдающей себя за нашего учителя-консультанта, нужно было поговорить с нами.