Для такого ученого, как Мурза, подобное заключение, по мнению Хавсера, было слишком упрощенным. Он не мог понять, почему Навид так торопливо и неточно описывал находку.
И он не мог понять, почему не может отвести взгляд от голографической проекции. Глаз смотрел на него, словно бросая вызов его бессилию и пренебрежению к писанине Навида Мурзы. Он уставился прямо на Хавсера. Не мигает. Зрачок неподвижен, вокруг его черной точки синяя, как небо, радужная оболочка. У Хавсера заслезились глаза. Но моргнуть он не мог. Он не мог отвести взгляд. Он попытался повернуть голову или преодолеть силу, удерживающую неподвижные веки, но ничего не получалось. Пальцы судорожно вцепились в крышку стола. Он старался отодвинуться, разорвать контакт, как будто изображение было электрической цепью, которую он никак не мог разомкнуть. Он словно попал в страшный кошмар, не желавший его выпускать.
Глаз уже не был голубым.
Он стал золотистым, с черной точкой зрачка в центре.
Затылок с треском впечатался в пол. Череп пронзила боль. Он опрокинул стул и оказался лежащим на спине. Подбитые войлоком туфли торчали вверх, и, если бы не боль, он рассмеялся бы. Он сильно стукнулся.
Возможно, это сотрясение мозга. Он почувствовал тошноту.
Странное ощущение.
Что же произошло? Неужели Мурза запрограммировал в свой файл какое-то гипнотическое изображение? Образ, влияющий на подсознание?
Хавсер поднялся на ноги и, чтобы не упасть, оперся о край стола. Затем, не глядя на гололитическое изображение, выдернул информационный планшет из разъема. Экран погас. После нескольких глубоких вдохов Хавсер нагнулся и поднял стул. От наклона голова закружилась, а в животе что-то забулькало. Он снова выпрямился и постарался успокоиться.
В дальнем конце комнаты кто-то был.
Кто-то появился метрах в двадцати от него, в конце ряда столов, на противоположной от входной двери стороне зала. Неизвестный смотрел на Хавсера.
Он не мог разглядеть его лица. Человек был одет в такой же бежевый комбинезон, как и у него, но с поднятым капюшоном, словно в монашеском кокуле. Руки у него свободно висели вдоль тела. Очертания фигуры казались мягкими, почти воздушными, как будто это был обнаженный человек, который резко похудел и кожа которого обвисла. В сумрачном углу зала он напоминал привидение.
— Эй? — окликнул его Хавсер.
Возглас прокатился под высоким потолком зала, словно мраморный шарик по сундуку. Фигура не шелохнулась. Человек уставился прямо на него. Хавсер не мог рассмотреть его глаз, но знал, что это так. Он хотел увидеть его глаза. Он чувствовал, что это необходимо.
— Эй? — снова позвал он.
И шагнул вперед.
— Навид? Это ты? Что ты задумал?
Он пошел по направлению к фигуре. Человек продолжал стоять, глядя на него, и его бежевый силуэт в полумраке казался призрачным.
— Навид?
Фигура в капюшоне внезапно повернулась и пошла к металлической гравированной двери, ведущей во внутренние помещения.
— Подожди! — крикнул Хавсер. — Навид, вернись! Навид!
Человек в капюшоне продолжал идти. Он миновал дверь и исчез в темноте.
Хавсер пустился бегом.
— Навид?
Он вошел в хранилище. Перед ним протянулись слабо освещенные ряды стеллажей. Красивые деревянные полки уходили на двенадцать метров в высоту и тянулись вглубь, насколько он мог видеть. Каждый стеллаж был снабжен медными библиотечными стремянками со сложной системой противовесов, что позволяло им двигаться по безынерционным направляющим влево-вправо и вверх-вниз, обеспечивая доступ к самым дальним полкам. Как только Хавсер вошел, датчик каталога на ближайшем стеллаже отреагировал на тепло его тела, загорелись гололитические таблички и послышался приятный голос:
«Восточная литература, Хол-Хом. Восточная литература, подраздел, Хомецел, Томас, работы. Восточная литература, Хом-Хом, продолжение».
— Замолчи, — приказал Хавсер.
Приятный голос умолк. Гололитические таблички продолжали мерцать, но, когда он прошел мимо, они погасли.
— Эй! — крикнул он.
Хавсер попятился и заглянул в следующий ряд. Как мог человек в капюшоне так быстро скрыться?