«Ты научил меня плавать и нырять, - сказала она, смеясь, - я научу тебя другому. Мне не удалось это сделать на лесной поляне, но я это сделаю сейчас. Прямо отсюда ты улетишь на небо….».
Наверное, так и случилось.
Я давно уже живу на свете, и мне казалось, что и в этих вопросах я давно всё знаю. Чего-то нового ожидать не приходится, тем более обольщаться… Но где-то по свету бродит мой человек, разделённый со мной когда-то. И вот, наконец, мы встретились с ним. Это моя судьба. Каждая чёрточка и морщинка на его лице, каждый волосок и родинка на его теле дороже теперь для меня всех сокровищ мира.
Я не думал ни о чём, инициатива была в руках Элен. Иногда это чертовски приятно, когда женщина берёт на себя ведущую роль.
Мы подплыли к берегу, но выходить не стали. Всё случилось прямо в воде. Я был лицом к океану, а Элен смотрела поверх меня на обрывистый берег. В её глазах было что-то победное. Я оглянулся, у края обрыва стояла Надин и смотрела на нас….
Потом наверху у костра я доедал свой шашлык, а Элен, украдкой, лукаво на меня поглядывала. До конца вечера я больше не думал о несправедливостях мира.
Прошла ещё неделя, и, как-то однажды мы сидели с ней в ресторане «У Мишеля и Элиан» и слушали музыку. Звучала песня «L’ete indien, летэ эндьян, индейское лето, или по нашему - бабье» в исполнении Джо Дассена.
Он умер здесь, сидя за одним из этих столов в августе восьмидесятого года. Он, как и я теперь, пытался убежать тогда от мирской суеты. Но не спасся, роковая женщина доконала его. Его друг, Клод Лемель не сумел ничего сделать, а станция «скорой помощи» оказалась на другом конце острова. Приехавшие врачи только констатировали смерть.
«Смерть от любви», - подумал я, и теперь, может быть, сам находился за тем же столом. Напротив меня тоже роковая женщина, она что-то говорит, растягивая губы в улыбке, и я невнимательно слушаю.
«Знаешь, - говорит она, - я всё время представляю, как мы будем заниматься с тобой любовью там, на песчаной поляне, где мы жгли костёр и ели шашлыки. Мы это будем делать прямо на тропинке, ведущей к океану. Кто-нибудь будет идти по ней и на нас наткнётся. Класс. Меня это так заводит».
«Меня нет», - хотел сказать я, но промолчал. Я вспомнил наши последние встречи, Элен всегда заводилась в постели с пол оборота, не нужно было никакого дополнительного завода.
Она стала ещё что-то представлять из наших будущих интимных отношений, а я продолжил слушать мёртвого Джо Дассена. Теперь он пел «Les Camps – Elysees, ле шан за лизэ, Елисейские Поля». Неожиданно Элен смолкла на полуслове и внимательно посмотрела в другой конец зала.
«Вон парень, который меня добивался, - сказала она, пристально посмотрев мне в лицо, - хочешь, я позову его»?
«Это тот, который фотографировал тебя топлес»? – Я отвлёкся от музыки и посмотрел на неё, - позовёшь, когда я уеду».
«Ты что, ревнуешь? У меня с ним ничего не было».
«Знаю», - насупился я, катая хлебные шарики.
«Так чем ты тогда недоволен»?
«Всем… едой, музыкой, обстановкой», - я начал раздражаться и говорить громко, теряя над собой контроль. На это стали обращать внимание. Сидевшие за соседним столиком двое молодых людей, он и она, перестали есть мороженое и насторожились. Они внимательно следили за мной, готовясь к худшему, хотя слов, я думаю, не понимали.
«Ладно, - ретировался я, - я ерунду сказал. Зови его к нам».
«Он уже ушёл, - губы Элен раздвинулись в ядовитой ухмылке, - увидел, что я не одна и ушёл. Он ведь не русский. Он скромный».
«А тебе бы хотелось, чтобы он был хам»?
«В некотором роде да….. Как говорил один мой знакомый, пусть лучше утром в постели женщина обзовёт мужчину наглецом, чем дураком». – Элен засмеялась.
«Интересные у тебя друзья, - сказал я, - продолжая катать хлебные шарики и складывать их на салфетку, - очень интересные».
«Мужчина бывает только зол, - вспомнилось мне, - а женщина к тому же ещё и дурна…».
«Я больше не буду тебе ничего говорить», - Элен поджала губы.
«Хорошо бы, а то ты уже успела наговорить много такого, чего я рад бы и не слышать». – Я взял салфетку и ссыпал хлебные шарики в вазу с цветами. Элен с интересом следила за моими движениями.
«Вот ты мне сказала, что он не русский, - произнёс я, как можно спокойнее, - будто это похвала. Чем плохи мы россияне, и чем провинилась Россия? Она, кстати, тоже женского рода.
Наверное, тем, что у нас много женственного внутри, от нашего векового рабства и приниженности».
«Я тоже русская, ты не забыл? - Сказала холодно Элен, - женственного внутри меня тоже хоть отбавляй, но рабского и приниженного там нет ни капли…».
«Пойдём, сказал я и поднялся из-за стола, - на сегодня я сыт по горло».
На улице Элен взяла меня под руку немножко прижалась к моему боку, и я тут же обо всём забыл…
Глава XII Сумбур вместо музыки.
В вечном, невозможно чему-либо зародиться.
«Сегодня нам надо расслабиться и хорошенько выпить, - сказал как-то утром Сергей, когда Надин и Элен ушли в институт, - а может даже нарезаться», - добавил он, глядя на моё удивлённое лицо.
«И это ты предлагаешь мне, зная о моих пристрастиях и о моей никудышной наследственности»? - Поинтересовался я.
«Я знаю о тебе всё, иначе не пригласил бы сюда. Я знаю, что ты можешь и, что нет. Выпить сегодня нужно, и мы это сделаем. Нам легче будет откровенничать друг с другом. Русский человек, когда трезвый, часто бывает неприятным собеседником. Его распирает гордыня, и самомнение его вырастает паче меры. Но если он нечаянно выпьет, у него тогда просыпается совесть, и на какое-то время, пусть на очень короткое, он становится настоящим. Тогда он без обиняков расскажет о себе нечто такое, в чём не всегда может признаться даже себе самому.
Сегодня мы обсудим женские дела, «как на духу», все без утайки. Мы вывернем их наизнанку», - сказал Сергей.
«А это можно выпивши? - Засомневался я, - ведь это некрасиво».
«Выпивши, все мужики так поступают, мы с тобой не исключение. И женские дела красивыми редко бывают, - уверил он, - чаще они бывают подлыми. Иди к клумбе, будем выпивать там, на лавке. Я сейчас принесу всё необходимое».
Я пошёл в назначенное место и присел на скамью. Было ещё рано, ещё не высохла роса на траве, и только кое-где начали петь цикады. Я давно уже не выпивал утром. Нет, я просто давно не выпивал. Когда-то, в молодости, я делал это регулярно, не обращая внимания на время суток. Прошло больше двадцати лет, как я почти совсем завязал с этим делом. Теперь я редко балуюсь спиртным, и только в тех случаях, когда невозможно отказаться. Но я помню те свои ощущения, которые охватывали меня сразу после приёма спиртного, и помню другие, приходившие ко мне на следующий день. Их я боюсь до сих пор.