Однажды к ее киоску подошел Фуфырь.
Фрося заметалась было, не очень желая видеть человека, который, давая показания на суде, все время чувствовал себя прокурором и все сбивался на обвинительную речь — вместо того, чтобы объяснить по-человечески, почему он спал, когда надо было контролировать работу с сохранными свидетельствами. «Если все будут хищать, — говорил он, — то мы никогда, понимаете, коммунизм не построим! Каленым железом надо выжигать, понимаете!» Но Фуфырь встал у прилавка и сказал Фросе:
— Кружку пива, товарищ Лунина!
— Здравствуйте, Венедикт Ильич! — пролепетала Фрося и налила свежего пива.
Фуфырь долго, с наслаждением макал свои моржовые усы в пенящееся пиво. Взял вторую кружку, хотя было заметно, что бог Бахус уже изрядно увил его своею волшебной лозой. Опять умакнул усы в кружку и осоловелыми глазами разглядывал Фросю, ее пополневшие руки и грудь.
— А вы поправились! — сказал он вдруг.
— На таком деле стоим! — пошутила Фрося, от души желая, чтобы Фуфырь провалился сквозь землю: кому интересно видеть палку, которой тебя били! Она показала на плакат: — Как тут не поправиться!
Фуфырь воззрился на плакат: «Пейте пиво!» На плакате сообщалось, что пиво — это жидкий хлеб, что один литр пива содержит столько калорий, сколько нужно для питания взрослого человека в сутки, что оно имеет приятный вкус, готовится из ячменя высшего качества, что оно производит освежающий эффект, что оно утоляет жажду. Фуфырь усмехнулся:
— Здорово сочинили! Значит, три литра в сутки — и сыт!
Фрося хихикнула. Плакат и в самом деле был смешон. Над ним неизменно издевались жаждущие освежения, часто говоря вместо «Дайте кружку пива!» — «Дайте кружку калорий!». На других киосках эти плакаты давно сорвали, но Фрося, не без умысла, оставила его, и плакат работал на нее.
Но вслед за усмешкой Фуфырь вытащил из потрепанного портфелика бумажку и сунул Фросе. В бумажке значилось, что Фуфырь контролер треста предприятий общественного питания и что все лица, организации и учреждения должны оказывать ему содействие в выполнении возложенных на него поручений по инспектированию точек этого треста.
Точка, как известно, является знаком препинания, после которого надо сделать паузу. Фрося сделала паузу, и сердце ее, не удержавшись в ее пополневшей груди, провалилось куда-то очень глубоко. Она повесила на створках окна надпись: «Закрыто», и Фуфырь стал выполнять возложенное на него поручение.
Он выверил остаток в пивных бочках, подсчитал кассу.
— Н-да! — сказал он глубокомысленно.
На прилавке лежали лишние деньги — это был приварок Фроси. То, что прилипало к этому прилавку, где торговали жидким хлебом. Фрося позеленела, и в глазах ее поплыли оранжевые круги. «Ну, все!» — подумала она, холодея.
— Н-да! — повторил Фуфырь. Подумал-подумал и добавил. — Свои деньги надо держать в сумке, товарищ Лунина. А то могуть посчитать за излишнюю выручку! — Он неторопливо сгреб все лишнее и кинул в Фросину сумку. — Вот так!
Он поглядел на Фросю, которая не знала, как отнестись ко всему происшедшему, и боялась: не скрывается ли за всем этим какой-то крупный подвох? Во взоре его отразилось явное благоволение к Фросе. Он сказал:
— В одной системе работаем. У товарища Марченко. Калеги! Ежели таскать не перетаскать, то где работников брать?
Он игриво потрепал Фросю по ее пополневшему плечу и ушел. Не заплатив за выпитое пиво. То ли Фуфырь заметно подешевел, то ли он находился под воздействием жидкого хлеба, растоплявшего его сердце и делавшего его добрым, но Фрося подумала, что есть на свете бог, который благоволит к сиротам.
Тут она вспомнила еще об одной сироте — бабке Агате.
«Надо бы навестить ее да какой ни на есть гостинчик принесть!» — сказала себе Фрося. И когда, опорожнив бочки чуть не досуха и переместив весь жидкий хлеб в иные вместилища, крайне ненадежные, она закрыла свой киоск, ее потянуло к бабке Агате. Она забежала в «Гастроном», купила сыру, белого хлеба, творогу с изюмом и легкими ногами помчалась на свою старую квартиру.