Вот почему я и начал с города, с его описания. Вы ведь тоже хорошо знаете свой город, и ваша память хранит о нем столько же бесполезных, сколько и забавных сведений, нужных или ненужных, но составляющих физиономию, лицо этого города в вашей памяти и вашем сердце.
Если у вас нет никакого неотложного дела, пройдемтесь со мною от Центральной площади к Комсомольской. Не сердитесь на меня! В вашем родном городе я буду ходить с вами, сколько вы захотите, — по всем улицам и площадям, как-нибудь памятным вам, от дерева к дереву в парках, где когда-то вы произносили слова любви еще непослушными губами, и от скамейки к скамейке в аллеях, где вы будете искать инициалы, вырезанные вами, и я даже не замечу того, что иногда начальные буквы имени вашей любимой не совпадут с теми, которыми мы только что любовались: жизнь не такая простая вещь, как думают некоторые…
По правую и левую руку от вас идут улицы, каждая из которых что-то говорит сердцу жителя города.
Смежных улиц Пушкина и Гоголя не надо бы и называть, — по установившемуся у нас обычаю они есть в каждом городе, едва-едва вылез он из младенческих пеленок. За ними идет улица имени Шеронова — это имя партизана, замученного белогвардейцами в годы гражданской войны. Потом вы увидите улицу Волочаевскую, названную так в честь боев под Волочаевкой в 1922 году, после чего белогвардейцы и их иноземные покровители покатились к морю и уже не могли остановиться под ударами Пятой Красной Армии, которую называют также и Народно-Революционной Армией Дальневосточной Республики и которой командовал В. К. Блюхер. Они уже не могли остановиться и выкатились прочь с русской земли.
Вам хорошо знакомо имя Железного Феликса. У нас есть улица его имени. А вслед за ней идет улица имени Запарина. Это имя командира Красной Армии, истерзанного белокитайцами во время событий на Китайско-Восточной железной дороге.
Подумать только, какие события произошли за эти годы! А рядом с нами шагают и шагают люди, которые и не знают ничего о тех, кто дал свои имена этим улицам. Грустно, конечно, что река времени смывает многое, как смоет когда-то память и о нас с вами. Хорошо, если вы оставите свое имя какой-нибудь улице! Она честно будет носить его долго-долго, не в пример друзьям, которые готовы забыть вас, если вы исчезли из виду… Впрочем, об этом не стоит думать. Будет то, что должно быть!
Вот улица имени замечательного советского полководца Михаила Васильевича Фрунзе. Мне он почему-то представляется таким, каким изобразил его художник Бродский, — в белой рубахе, туго подпоясанной желтым военным ремнем, в полотняной фуражке, светлая тень от козырька которой падает на его простое, мужественное, хорошее лицо с голубыми, ясными-ясными глазами. Он выпрямился, всматриваясь во что-то за вашей спиною и не видя вас, а мимо него проходят войска в той приятной дымке, которой художники так ловко умеют прикрывать неприятности трудного похода, когда пыль и грязь покрывают солдата с головы до пят и белая соль выступает на защитной гимнастерке, В этой картине Фрунзе весь напоен светом и исполнен силы и уверенности в победе…
Вот улица имени Калинина — она названа его именем в честь приезда Всероссийского старосты на Дальний Восток, а раньше она называлась Поповской. За ней идет улица Истомина — это имя председателя крайисполкома, умершего за своим рабочим столом. Дальше идут улицы Комсомольская, Тургенева, Шевченко. В нашем городе любят литературу и писателей. Есть улица, названная именем поэта, который пришел в этот город в молодые годы в пестрядинных белых штанах и с томиком стихотворений Пушкина под мышкой. Он провел здесь свои зрелые годы и полюбился людям так, как может полюбиться только поэт, — на всю жизнь. Он был очень хороший поэт.
За этими улицами начинается крутой спуск к реке — какой реке! — уже здесь она достигает ширины в два с половиною километра, а до моря ей бежать еще больше шестисот километров…
Тут стоит знаменитый утес. Рассказывают, что некогда казак Хабаров высаживался здесь со своего коча, чтобы окинуть взглядом, какой край привел он под руку белого царя. Правда, историки утверждают, что Ерофей Павлович высадился гораздо дальше, выше, на слиянии двух рек, где и заложил ост-рожок на зиму. А кто из них может доказать, что не захотелось казаку Хабарову, плывя мимо этого гордого утеса, подняться на него и именно отсюда, с этой высоты, в туманной дымке увидеть двуречье, где потом он построил городок! Очень вероятно, что так и было, как говорят. Кто говорит? Все… На этом утесе стоял Муравьев-Амурский, глядя на протоку Казакевича, за которой начинается Китай. На этом утесе атаман Калмыков расстрелял музыкантов, которые отказались играть «Боже, царя храни!» и играли «Интернационал»… Мимо этого утеса бьет такая волна, что даже канонерские лодки и речные крейсера с их мощными машинами проходят еле-еле…