Мы вышли к Аускулу до темноты. Город в отвратительном состоянии. Пустые улицы, сожженные дома, тела горожан начали разлагаться и гнить. Жестокости рабов нет предела, как и нет ей здравого объяснения. Чего стоят тела венузийцев, обезглавленные, со вспоротыми животами и свисающими к земле кишками с крыш домов… В Аускуле произошла моя встреча с Варроном Лукуллом. Лукулл не подозревает ничего о случившемся в Риме и как верный пес сражается с восставшими. Я предложил двинуться к лагерю Спартака в решительное наступление…
[1] Рабы, отпущенные с соблюдением законных формальностей. Получали родовое имя бывшего господина и становились римскими гражданами (либо латинскими) без права отправлять магистратуры и служить в армии. Но рабы, во время нахождения в рабстве совершавшие преступления или подвергавшиеся позорящим наказаниям, по закону Элия Сенция от 4 года переводились в дедитиции, что исключало всякую возможность получения ими римского гражданства. Раб, выкупившийся на свободу, обязан был проявлять к патрону «почтительность», завещать ему часть (1/3—1/2) своего имущества и т. п. Раб, освобождённый «по милости господина», должен был, кроме того, часть времени работать на патрона или выплачивать ему долю своего заработка. Эксплуатация вольноотпущенников была нередко выгоднее эксплуатации рабов, и число вольноотпущенников всё возрастало. Иногда вольноотпущенникам давались участок земли, мастерская, лавка, долю дохода с которых он вносил патрону. Большинство вольноотпущенников сливалось с низшими слоями римского общества.
[2] Плебеи — население Древнего Рима, первоначально не наделённое политическими правами, в отличие от патрициев. В начале III века до н. э. патрицианская и богатая плебейская верхушки слились в одно сословие — нобилитет, и в 287 году до н. э. был принят закон о том, что решения плебейских собраний (плебисцитов) являются обязательными для всех граждан вне зависимости от происхождения. С этого времени патриции и плебеи перестали быть различными классами-сословиями.
[3] Патри́ций (лат. patricius, от pater — «отец») в Древнем Риме — лицо, которое принадлежало к исконным римским родам, составлявшим правящий класс и державшим в своих руках общественные земли
33
— Спартак, одно твое слово, и я перережу ему глотку, а мы забудем это недоразумение, — заявил Нарок, потянувшись к мечу, но я тут же одернул его:
— Возьми себя в руки, брат.
Я пресек болтовню своих ликторов. Мы стояли на Марсовом поле, где Катилина собрал огромную толпу. Народ созывали глашатаи, роль которых сегодня выполняли римские кавалеристы. Я быстро понял, что оставшиеся в городе легионеры — всадники союзных войск, имевшиеся в каждом римском легионе. Красс не хотел рисковать и оставил в городе тех, у кого происходящее в Риме не вызовет особого интереса. Факт присутствия алы кавалеристов заставлял нервничать. Успокаивала меня простая мысль — нас не хватают, а Катилина не обвинен в измене.
Отступать теперь, когда договоренности с Катилиной достигнуты, поздно. Я шел в Рим рисковать и, если у меня не получилось убить Красса, это еще не значило, что я не смогу как-то иначе помочь Тирну, мчавшемуся к столичным стенам на всех порах.
Забавно, что Катилина, предлагавший рубить сплеча, не оставляя за собой пепла и возможности отступить, указывал на тот самый шанс, который люди, доверившиеся идее восстания, искали годами. Катилина ратовал за свободу и равноправие. Это был главный довод, отбросивший мои сомнения. Я не ведал его истинных побуждений, но прямо сейчас мы смотрим с ним в одну сторону. Мою позицию не разделяли ликторы.
— Опасный он тип, — задумчиво протянул Рут. — Дорогого стоит оставить в дураках самого Красса.
— Ловко он, надо отдать должное, — согласился Нарок.
— Такое чувство, что он собрал эту толпу для нашей публичной казни, — сказал Митрид.
Я понимал логику Митрида, но для реальной казни Катилине вовсе не обязательно выстраивать столь сложную цепочку. По сути мы находились у квестора в заложниках с тех самых пор, как встретились на площади Форума. Да и в чистой одежде, любезно предоставленной нам Катилиной, вымытые, выбритые, мы вряд ли походим на восставших. Поэтому речи о ловушке нет.