— Хотел отменить рабство, Спартак? — Передо мной сипло дыша, вырос Красс, не торопившийся кончать со мной. — Теперь ты понимаешь разницу между рабом и доминусом? — кончиком сандалия, Красс перевернул меня на землю и наступил подошвой на грудь. — Раб никогда не станет доминусом, а доминус никогда не станет рабом, а все дело в том, что варвар навсегда останется варваром!
Красс схватился обеими руками за рукоять своего гладиуса, решив пригвоздить меня лезвием к земле. Я сгреб охапку земли и бросил ее в лицо Марку Лицинию. Земля попала ему в глаза, лезвие меча стремительно рухнуло вниз, туда, где еще мгновение назад был я. Красс, сбитый с толку моей внезапной атакой, перенес вес своего тела на опорную ногу, и я сумел высвободиться. Красс взревел, бросил гладиус, отшатнулся и принялся растирать глаза, в которые попала земля. Лежа на земле, я ударил его в пах, согнув Красса пополам, и, вывернувшись, ударил с разворота пяткой в висок. Послышался глухой хлопок. Тело римлянина грузно рухнуло, подняв пыль. Моя голова кружилась, нестерпимо кололо в груди от пропущенного удара, поэтому я с трудом поднялся, но каково же было мое удивление, когда поднялся Красс! Пошатываясь, он смотрел на меня, словно бык на красную тряпку. Взгляд его вдруг скользнул по гладиусу, торчащему из земли, но я сделал перекрестный шаг, перегородил ему путь к мечу.
Схватка перешла в рукопашную. Еще минуту назад пребывавший в состоянии грогги Марк Лициний теперь уверенно держался на ногах и выбросил страшной силы левый хук. Я сделал неуклюжий нырок, ответил коротким, сильным и точным ударом в корпус. Попытка развить успех и бросить Красса в партер провалилась, римлянин схватил меня за шиворот и поволок к арке Большой Клоаки, впечатав спиной в каменный рельеф. Занес руку для удара, но со всего маху въехал кулаком по голому камню — я увернулся. Пыхтя, Красс прижал меня к каменному рельефу, ударил коленом по ребрам.
— Свобода, Спартак, а? Как тебе такая свобода? — кричал он мне прямо в ухо.
Я схватил Красса за ноги, попытался повалить, но все что удалось, это оттеснить римлянина от арки. Я бросил попытку свалить Красса, резко выпрямился и угодил ему головой в подбородок. Клацнули зубы, ослабела хватка римлянина, а я вновь обхватил руками его ноги и без труда опрокинул. Он обхватил меня за корпус, не давая мне возможности подняться и сменить позицию. Я ударил вскользь по надбровной дуге, рассчитывая рассечь бровь римлянина и заставить ослабить хватку. Он зашипел от боли и въехал мне ударом головы в губу. Я ответил тяжелым ударом колена по ребрам, от которого Красс содрогнулся всем телом. Развивая успех, я прижался лбом к его голове и свез его левую бровь. Кровь алого цвета лилась по его лицу, заливая рот и нос. Давясь от собственной крови, он ослабил хватку. Я ждал этого и сменил гард на маунт, прижав коленями руки Красса к земле. Что было силы, я обрушил на Марка Лициния удары сверху. Из последних сил Красс буквально сбросил меня с себя. Его лицо опухло и было изувечено множеством пропущенных ударов. Он едва удерживался на ногах и только чудом сделал несколько шагов в мою сторону. Я посмотрел на меч, валявшийся у арки Большой Клоаки. Красс, раскусив мою задумку, бездумно кинулся ко мне навстречу, пытаясь схватить и снова повалить наземь. Я сделал кувырок и оказался возле гладиуса. На ватных от усталости ногах, двинулся навстречу Марку Лицинию и с ходу ударил его гладиусом в грудь. Лезвие вошло в тело Красса по самую рукоять, выйдя из спины. Он растерянно посмотрел на меня, медленно опустил руку, занесенную для удара, сполз.
Все кончено. Я закрыл глаза и сел на землю, сил не осталось. Красс оказался хорош, очень хорош. Вот только я ему не по зубам… Я закинул голову, издал вопль в ночное небо, усеянное мириадами звезд. Это было последнее, что я запомнил, прежде чем упасть без сознания.
Эпилог
Я пришел в себя от мерных покачиваний и не сразу догадался, что мое израненное тело несут на носилках. Меня ослепили первые лучи солнца. Судя по всему, я пробыл без сознания всю ночь и теперь чувствовал себя будто выжатый в соковыжималке апельсин. Не осталось сил и эмоций. Тело ломило и трясло. Воспоминания минувшей ночи нахлынули на меня одной сплошной лавиной. С трудом я узнал несших меня гладиаторов, и по моему телу растеклось приятное жжение.