— Из-за тебя погибли Каст и Висбальд! — прорычал я.
— О нет, Спартак, Каст перед началом наступления сказал, что каждый сам за себя! Хочешь знать, почему я пошел за Ганником, Спартак? Да потому что вернуть долг грязным римлянам за отобранную свободу для меня важнее мнимой новой жизни! — вскричал с волнением Икрий.
— То что вы называете свободой, я называю лошадиным дерьмом! — прошипел Ганник, не скрывая свое пренебрежение. — В Тибр такую свободу, вот что! Нам не вернуть то, что у нас отняли римляне! Признайся, что мы проиграли эту войну. Так почему не остановится и как подобает настоящим войнам принять свое последнее сражение…
— Как фракийцы, вырезавшие марианцев в Пренесте, могут говорить о чем-то человеческом и свободе![4], и нет дела до наших чаяний! — взъярился Эростен, сплевывая себе под ноги.
Я помнил, что командир десятого легиона второго корпуса Гая Ганника остался сражаться с личным легионом Красса и прикрыл Каста и Висбальда.
Ганник зашипел, давясь от ярости и поспешил выхватить свой клинок. Рут и Эростен схватились за свои мечи. За рукояти гладиусов схватились Икрий и Тарк.
— Отставить! — я сделал шаг вперед.
Ганник и Рут замерли. Отступили схватившиеся за мечи Икрий и Тарк. Остановился Эростен. Рут с физиономией, перекошенной от гнева убрал свой меч. Для меня стало откровением, что внутри моих полководцев существуют жесткие противоречия.
— Говори, Гай Ганник! Каждый имеет права говорить то, что посчитает нужным, мы свободные люди! — отрезал я. — Вот только теперь, мне кажется, что дело вовсе не в Висбальде, кельт! Кто пустил в лагере слухи о моих переговорах с Крассом?
— Ты искал перемирия, Спартак и сам начал разговоры несколько недель назад… — его взгляд скользнул по гладиусу оставленному на валуне. Он продолжил. — У нас изначально не было шанса в войне, мы прогнулись от одного доминуса к другому, купились на лестные речи и поддержку! Ты знаешь, что я против этого, мёоезиец! Нам не вернуть себе семьи, убитые подлым римлянином, не вернуть земли, родину, а значит счастье! Римляне играют нами, а ты, Спартак, веришь каждому их слову словно малое дитя! Ну уж нет! Я и мои люди разорвем оковы и станем по-настоящему свободными! Шанс покарать поработителей… — Ганник поднял руку, сжал кулак настолько сильно, что хрустнули его костяшки. Лицо кельта исказилось в гримасе отвращения. — У меня не может отнять никто, даже ты.
Прежняя память Спартака смутно подсказывала, что еще в Капуи, когда восстание только набирало ход, среди повстанцев были широко распространены слухи о связях прежнего Спартака с марианцами, якобы оказавшими рабам всяческую помощь. Силами рабов, сторонники Мария с одной стороны хотели вернуть себе политическую инициативу в республике, с другой жаждали расквитаться с обидчиками сулланцами[5]. Спартак же искал возможности достичь цели, не брезгуя любыми средствами и готов был получать помощь отовсюду.
Повисло молчание.
Мы смотрели друг другу в глаза, не моргая. Мне казалось, что я чувствую исходящую от Гая Ганника энергию, способную разрушить любое препятствие на пути.
— У тебя будет шанс поквитаться со свиньями, если ты не сойдешь на полпути! — прохрипел я.
Слова повисли в воздухе. Ганник презрительно пнул меч, лежавший у валуна, к моим ногам. Ни говоря больше ни слова, он выхватил свой клинок и обрушил на меня яростную атаку. Я кувыркнулся, схватил свой гладиус и с трудом ушел от выпада кельта. Гладиатор целил мне в шею. Следующий его удар пришелся по дуге и вскользь коснулся моего плеча. На коже остался порез. Однако, теперь я уже твердо стоял на ногах. Наши мечи встретились в воздухе, раздался противный скрежет, в воздух взлетели искры. Ганник отступил и тут же пропустил от меня удар прямой ногой в область коленной чашечки. Он вскрикнул, захромал на одну ногу, но нанес прямой удар мне в лицо. Я уклонился, поймал его запястье и ударил по локтю. На этот раз с губ кельта сорвался приглушенный стон. Рука разжалась, меч выпал. Я потянул обезоруженного Ганника за руку на себя и подсек опорную ногу. Гладиатор грузно завалился наземь и уткнулся лицом в снег. Добивать его я не стал, поэтому убрал свой меч, присел рядом с Ганником на корточки и взял в руки холодный рыхлый снег.
— Я разобью римлян! А твои клятвы стоят ровно столько же, сколько этот снег, — я сжал кулак, снег в ладони расстаял и закапал талой водой. — Будь ты предан нашему делу, то спрашивал бы о наших планах, а не рассказывал о том, что я проиграл войну и отошел от идеалов! У тебя будет шанс проявить себя и вернуть доверие в том случае, если ты засунешь в задницу свои амбиции, — я говорил быстро, с трудом справляясь с злостью. — Но если ты, Икрий или Тарк, считаете, что наша борьба проиграна, убирайтесь. Выбор за вами! — холодно прошипел я.