Ни один из них не поднял щит и меч. С секунду поколебавшись, рабы расступились. Я проскакал через образовавшийся коридор, чувствуя на себе взгляды предателей. Сицилийцы не ударили в спину, хотя я готов биться об заклад, что дезертиры тешили такую мысль, чтобы отомстить за павших в бою со мной товарищей. Но даже на это ни у кого из предателей не хватило смелости. Такова суть этих людей. Я направил галопом Фунтика, желая, как можно быстрее избавить себя от дурной компании. Я пустил кровь и притупил жажду мести, пожиравшую меня изнутри после смерти Крата и Галанта. Остальное стоит оставить до прибытия в Копии.
[1] Квинт Цецилий Метелл Пий (лат. Quintus Caecilius Metellus Pius.) — военачальник и политический деятель из плебейского рода Цецилиев Метеллов, консул 80 года до н. э. и верховных понтифик в 81–63 годах до н. э. В Союзнической войне одержал ряд побед над восставшими италиками (89–88 годы до н. э.). В гражданской войне занял невнятную позицию до тех пор, пока на политической арене не появился Луций Корнелий Сулла, бывший его родственником. Одержал ряд побед над марианцами в Северной Италии, что привело его к возвышению. В 79 году до н. э. стал командующим в войне с марианцем Квинтом Серторием в Испании.
[2] Great and Terrible. Из сказочного романа "Волшебник Изумрудного города"
[3] О военных действиях на Сицилии источники ничего не сообщают; по-видимому, полководец Марк Перперна Вентон оставил остров, когда узнал о размере армии Помпея. Что касается Африканской кампании, ее Помпей закончил за 40 дней, разгромив Гнея Домиция Агенобарба и пленив царя Нумидии Гиарба.
[4] Киликийские пира́ты занимались разбоем на Средиземном море (особенно в его восточной части) со II века до н. э. до их разгрома Помпеем Великим в 67 году до н. э.
[5] Киликия Трахея (греч. Κιλικία Τραχεία — Киликия Суровая) или Киликия Аспера (лат. Cilicia Aspera — Киликия Грубая) — западная гористая часть Киликии со столицей в Аназарбе.
10
Я спешился. Лихорадочно стучал в висках пульс, перед глазами мелькали блики. Конечности сводило от холода. Еще по пути сюда я проклял все, что на перевале, до нашей встречи с предателями Утраном и Бертом, не подкрепился вяленым мясом и куском сухаря. Желудок сводило, во рту пересохло, затылок сжала головная боль. У Фунтика, которого я загнал за последний час езды, проступила пена, бока лихорадочно вздымались в частом дыхании, глаза налились кровью, но конь гнал вперед, пока впереди не показался городской гарнизон.
До ворот Копии отсюда не больше трех стадиев. Я разглядел городские стены с воротами, замер, всмотрелся. Попытался понять, что висит на стенах вдоль неглубокого рва. То, что показалось мне сперва какими-то нелепыми мешками, оказалось подвешенными на крючки человеческими телами. Следом увидел дозорных и почувствовал, как больно кольнуло в груди. Чтобы понять, кто находился передо мной на копийском гарнизонной стене, следовало подойти ближе. Я отверг подкравшуюся мысль о том, что Ганник не сумел взять Копии и двинулся к городским воротам. Пошатываясь, опираясь на своего жеребца. Будь что будет. Когда до городских стен оставалось меньше двух стадиев, решетка на воротах поползла вверх. В проеме показался небольшой конный отряд, на всех порах поскакавший в мою сторону. Я остановился, приготовился вступить в свой возможно последний бой и из-за своего паршивого самочувствия не сразу узнал в первых рядах кавалеристской турмы Гая Ганника!
Ганник на ходу спрыгнул со своего жеребца и бросился ко мне в объятия.
— Спартак! Боги не отвернулись от меня! — вскричал он, дрожащим голосом.
— Легче, брат, легче, — выдохнул я, чувствуя, что еще немного и Ганник раздавит меня в своих объятиях. — Я едва стою на ногах, путь был тяжелым.
Гладиатор нехотя разжал объятия, окинул меня взглядом и принялся засыпать вопросами.
— Как ты? Почему ты один, мёоезиец?
Признаться честно, я пропустил его вопросы мимо ушей. Все до одного гладиаторы из его декурии[1] захотели обменяться со мной рукопожатиями, казавшимися совсем необязательными сейчас, но никому из них мне не пришло в голову отказать. Я погладил своего запыхавшегося коня, отдавшего все свои силы, чтобы последним рывком донести меня к стенам Копии. Передал вороного одному из гладиаторов, который тут же увел Фунтика в стойло, чтобы привести в порядок.
— Сколько предателей покинули наше войско, брат? — хмуро спросил я.
Лицо Ганника вытянулось, одна только мысль об этом доставляла ему дискомфорт.
— Более тысячи человек… — процедил он.
— Тысяча! — вскричал я, но тут же взял себя в руки.
— Это так брат, после того, как среди нас распространилась весть о назначении Помпея сенатом, в моих рядах началась смута! — в его словах сквозила горечь.