Римлян ждал горячий прием.
К полуночи разведка сообщила, что Марк Лициний во главе трех легионов пехоты и двух тысяч кавалеристов подошел к Копии ускоренным маршем. Красс решил взять город нахрапом.
Добро пожаловать в ад.
Записки Марка Лициния Красса
Накануне штурма Копии я заявил, что буду сечь розгами тех, кто сделает шаг назад. Центурионам известно, что я разжалую их до опция и не выплачу жалование за этот месяц, если их центурия не выполнит поставленную задачу. Легионеры из этого подразделения будудт переведены на тяжелые работы и ячмень! Тех же, кто покажет спину, я лишу римского гражданства!
Однако за каждую голову жалкого раба я выплачу месячное жалованье в десятикратном размере! За каждую! Тем же, кто принесет мне голову одного из свинячьих офицеров, я заплачу буду платить жалованье в десятикратном размере до следующих ид марта![1]
Сегодня ночью я, Марк Красс, должен поставить жирную точку в этой истории. Спартак находится за городскими стенами. Я предвкушаю
Волосы на моей голове встали дыбом. То, что вытворяли римляне по ту сторону гарнизона нельзя передать словами! Жестокости, которая в эту ночь творилась у городских стен нет оправданий. Опьяненный яростью Красс выловил горожан, покинувших Копии накануне и устроил прилюдную казнь через отрубание головы. Обезглавленные копийцы сваливались в кучи. Головы дезертиров римляне использовали вместо снарядов. И если первый залп таких снарядов ударил по городским стенам в «молоко», римлянам требовалось время прицелиться, то вторым залпом артиллерия ударила в цель. Несколько голов угодило в приготовленные котлы с кипящим маслом, стоявшие рядом со мной на стене. Одна из голов принадлежала седовласому старику, другая подростку лет двенадцати. Очередной снаряд шмякнулся о стену и подкатился к моим ногам. На меня смотрели мертвые немигающие глаза старухи, застывшие в предсмертной муке. Лицо женщины перепачкалось в крови, изо рта торчала лента. Поначалу я подумал, что это кляп, но на ленте нанесли надпись. Я присел на корточки, присмотрелся внимательней.
Sacer[2].
Такие же ленты торчали из ртов остальных летевших в сторону Копии голов. Большинство гладиаторов не умело читать, но те, кто понимал на латыни с отвращением рассматривал надписи, слухи о которых быстро распространились по войску и оставили неприятный осадок. Гладиаторы, забыв о строе и порядке пытались сбросить головы, которыми римляне засыпали гарнизон и ров. Чего уж говорить о местных, которые в искаженных очертаниях отрубленных голов, узнавали близких людей. Многие теряли сознание, кто-то рыдал, кричал и вскидывал руки к небесам. Красс бил по больному и знал, что делает. Возможно римский полководец мстил за Кротон, возможно Красса привел в бешенство вид вздернутых на стене римлян, оставленных в Фуриях для поддержания порядка… Как бы то ни было, действия римлян вызвали бурю негодований и оставили неприятный осадок. Разом вышли из строя горожане, которых Ганник собрал в отдельную манипулу. Не прибавилось боевого духа у гладиаторов. Я не собирался соревноваться с Крассом в жестокости, но действия римского полководца добавили мне решимости и хорошенько разозлили. Пора затягивать Марка Лициния в глубокие воды.
Три римских легиона уже во всю трубили наступление. Щиты легионеров сомкнулись черепахой. По стенам гарнизона ударили первые настоящие снаряды артиллерии. Римляне использовал тридцати фунтовые ядра и тяжелую керчь. Ядра с грохотом били по гарнизонным вышкам, за два выстрела приводя укрепления в негодность. Залп полуфунтовых свинцовых шариков тяжелой керчи слизал со стены несколько десятков моих бойцов.
Я оценил расстояние, разделяющее защитников Копии и первые шеренги римских когорт. Схватил лук, поджег стрелу и выпустил в небеса не целясь. Это был сигнал Ганику, который со своей манипулой покинул город накануне, нашел укрытие в тылу римлян и ожидал дальнейших распоряжений.