— Все верно, каждый легион выдвигает на караул по одной когорте, ночью сменяются каждые три часа. — подтвердил Галант слова германца.
Однако на башне стоял только один человек. Похоже, Красс решил собрать людей из караула и усилить войско в канун решительной атаки по нашему лагерю. Я отдал короткий приказ.
— Начинаем!
Свистнула тетива. Послышался глухой хлопок, затем еще один. В первый пролет V-образного рва упало тело легионера с первой башни, из его горла торчала стрела. Второму легионеру стрела попала в глаз — он сделал несколько неуверенных шагов и вывалился с дозорной башни. Я почувствовал прилив адреналина — необходимо перебраться через вал до того, как дозорные с соседних башен обнаружат прорыв.
— Рут!
Германец метнул в башню тяжелый пилум[5], обвязанный крепкой веревкой на деревянном древке. Острый наконечник с зазубринами вонзился в щель между сколоченных досок, словно влитой. Я схватился за веревку, дернул, проверяя насколько крепко застрял наконечник в дереве. Намертво.
Я оказался у башни, проворно вскарабкался по достаточно высокой стене укрепления в будку дозорного. Гладиус плавно выскользнул из моих ножен. Снег усилился, способствуя тому делу, которое мы затеяли. Вокруг не оказалось ни души, и я бросил веревку Руту. Через несколько минут на башне стояли остальные члены моей группы.
Крат внимательно всмотрелся в темноту вдоль линии укреплений. Рука парфянца потянулась к колчану, он вытащил стрелу и полез через оградку башни, когда я положил руку на его плечо.
— Что ты задумал?
— Подстрелю еще одного, только подойду поближе, — проскрежетал он.
— В темноте, сквозь снег не видно соседней башни, а значит дозорный не видит нас. Мы потеряем время.
— На то чтобы убить свинью, заслуживающую смерти, у меня время найдется, — на лице парфянца застыла усмешка.
Крат снова полез через оградку, но я выхватил стрелу из его рук и выкинул в ров.
— Отставить! — лезвие моего пугио[6] коснулось шеи Крата. — Ты погубишь план.
Парфянец замер поднял руки, а я убрал кинжал. Рут схватил Крата за шкирку и хорошенько встряхнул своего бойца, что-то разъясняя тому на смеси германского и латинского. Я не понял ни единого слова, но парфянец покорно склонил голову. Он побледнел, посмотрел на меня с недоумением, поправил колчан и ничего не сказал, но затаил обиду. Стрелок не понял, почему нельзя расправиться с римлянином, когда выпадает возможность подкрасться к нему незамеченным. А ведь я объяснял чего делать категорически нельзя. Но сложно объяснить человеку, почему он не имеет права мстить ублюдку, сделавшему его рабом. Ненависть к римлянам сидела глубоко в крови многих племен. Мне следовало с этим считаться и вносить в действия группы корректировки.
С башни отчетливо, как на ладони, виднелся вражеский лагерь. Он выполнял функцию «волнореза» и защищал базировавшиеся немного выше легионы на случай нашей внезапной атаки. К лагерю подводила главная улица, на вскидку не меньше семи перчев[7] в ширину, которая тянулась через весь лагерь. Главная улица пересекалась рядами прямых улиц, тянущихся поперек стены, вдоль которых стояли небольшие палатки легионеров тентории[8], искусно сделанные из телячьих шкур на деревянном остове, высотой с человеческий рост. Как и во всем у римлян, в расстановке палаток прослеживалась планировка, что гарантировало маневренность при обороне на случай внезапного нападения. Среди палаток мелькали силуэты легионеров.
Каждому из нас следовало уяснить — чтобы пробраться к шатру Красса[9], спрятанному в самом сердце римского лагеря, нам придется совершить подвиг…
С минуты на минуту две пары гладиаторов из моей группы должны вступить в дело. Чувствовалось приятное напряжение, растекающееся по всему телу. Наконец, сначала слева, а мгновение спустя справа от нашей башни, раздались приглушенные крики. Небо озарили вспышки полыхающей ярким пламенем стены. Поступил наш сигнал к действию. Две пары гладиаторов подожгли башни и часть стены. Римляне из числа тех, кто остался в лагере, все как один бросились к полыхавшим пламенем башням. Слышались сбивчивые команды, топот ног, брань и скрежет доставаемого из ножен оружия.
— Все за мной!
Я спрыгнул с дозорной башни, выхватил меч и бегом пересек первую улицу, когда передо мной появились двое караульных. Совсем молодые, еще юноши, которых крики тессерария[10] застали в палатке за уединением друг с другом. Один не сразу понял, что происходит или сделал вид, что не понимает ничего. Попытался заговорить.
— Как ты сюда попал? — нахмурился караульный с непритворным удивлением.
Второй оказался менее разговорчив и потянулся к мечу. Я ударил наотмашь, угодив круглой рукояткой гладиуса в мясистый нос караульного и превратив его носовую перегородку в кашицу. Юноша со стоном опустился на колени. Я докончил дело точным ударом рукояти в подбородок. Второй караульный попятился, косясь то на меня, то на своего лежащего в отключке товарища. Скривились его губы, он собрался звать на помощь, но издал булькающий звук — в горло караульного вонзился метательный нож Галанта. Бездыханное тело сползло в сугроб. Рут коротким ударом в грудь добил первого караульного. Галант вытащил из горла второго свой метательный нож. Крат заволок тела в палатку. Снег заметал следы борьбы…