— Совет окончен! — рявкнул я, пресекая размышления, которые терзали голову.
Пора переходить к делу.
[1]Брундизий (лат. Brundisium, Brundusium, Brindisium) — город и морской порт в итальянском регионе Апулия,
[2]Цизальпийская Галлия (лат. Gallia Cisalpina — «Предальпийская Галлия») — провинция Римской республики с центром в Медиолане, заключённая между Альпами, Апеннинами и Рубиконом. Также именовалась «Ближней Галлией» (лат. Gallia Citerior) или Галлия Тогата (лат. Gallia Togata), поскольку её жители, как и римляне, носили тоги, в отличие от других галлов.
[3]Реата — древний город в Средней Италии. Родина М. Теренция Варрона
[4]Mutĭna, городвцизпаданскойГаллии, надорогеотМедиоланачерезИталию; с 184 г. до н. э. цветущая римская колония
[5] Марк Лукулл после консулата получил в управление провинцию Македония. За два года войны (72–71 годы до н. э.) разбил бессов, подчинил Риму всю Фракию, Мёзию и греческие города на западном побережье Чёрного моря, за что был удостоен триумфа.
[6]Монте-Гаргано (Monte Gargano) — изолированный горный массив в Апулии на полуострове Гаргано («шпоре итальянского сапога»), вдающемся в Адриатическое море.
[7]Крикс (лат. Crixus; погиб в 72 до н. э.) — один из предводителей рабов во время восстания Спартака. Вместе со Спартаком он был гладиатором в школе Лентула Батиата в Капуе. Весной 72 г. до н. э. римский консул Луций Геллий Публикола вступил в бой с отрядами Крикса возле горы Гарган, где Крикс был убит.
[8]Гней Корнелий Лентул Клодиан (лат. Gnaeus Cornelius Lentulus Clodianus) — древнеримский военачальник и политический деятель, консул 72 года до н. э., цензор 70 года до н. э. Во время своего консулата неудачно пытался подавить восстание Спартака.
[9]Спартак напал напал на два легиона Лентула, которые ещё не завершили свой поход через Апеннины у Атерна. Затем Спартак укрепился в лагере, а легаты Лентула попытались окружить лагерь восставших, но были разгромлены и потеряли обоз.
[10] Волчица вскормила молоком Ромула и Рема, легендарных основателей города Рима.
18
Курс на Брундизий был взят. Я никого не хотел видеть и шел в полном одиночестве. Глубоко в душе я понимал неотвратимость, зрелость мер, но нутро выражало протест. Впрочем, если я хотел спасти тех, у кого остался шанс в этой войне, которую нельзя закончить, мне необходимо действовать решительно. Отговорки, сомнения, все это следует оставить далеко позади.
Повстанцы, истерзанные тяжелым противостоянием с Крассом, плелись вдоль побережья Адриатического моря. Уставшие, голодные, раненные, но не сломленные. Шел дождь, размывший дорогу, превративший землю в грязь, затрудняя наш переход. Холодные капли дождя действовали на восставших отрезвляюще. Копийский прорыв, как поспешно окрестили события минувшего дня острые на язык галлы, собрал кровавый урожай. Счет убитых римлян приблизился к отметке в несколько тысяч человек, но даже самые лучшие из нас теперь походили скорее на живых трупов, нежели на способных дать бой солдат. Дисциплина дышала ладаном, марш отнимал последние силы, но офицеры понимали, что выпади восставшие из строя и мы остановимся совсем. Промокшие до нитки, повстанцы шли, твердо видя свою цель всего в двух дневных переходах, у стен казавшегося неприступным Брундизия. Ни один из тех, кто вырвался из ада Копии не жаловался. Каждый понимал, что происходит и почему. Доведенные до точки кипения, мои люди отдали движению сопротивления свои сердца, отвагу, гнев, который они обрушили на врага.
Наружу вылезли долгое время копившиеся проблемы. Проблемы напоминали большие гнойники на измученном теле больного, которым представлялось в моем воображении наше движение. Увы, для того, чтобы победить в этой войне, усилий, прикладываемых нами до сих пор, недостаточно. Гнойники пора вскрыть. Я понимал, что, взвалив на свои плечи ответственность за результат, я брал ответственность за повстанцев. Если я хотел, чтобы открытые раны, откуда хлынет гной вперемешку с кровью, зажили, вскрывать гнойники придется мне самому. Делать это следует здесь и сейчас. Проблем накопилось слишком много и любое неосторожное движение могло привести нас к краху. Неправильный надрез прикончит восстание до того, как я доведу операцию до конца. Эти мысли вселяли уверенность, но одновременно приводили в ужас — я понимал, что речь идет о жизня тысяч людей, а не о самобичеваниях перед зеркалом накануне важной встречи.