Мои знания о латифундиях складывались из разговоров, которые доводилось слышать в лагере. Услышанного хватило, чтобы понять — рабы на латифундиях влачат жалкое существование. Доминусы относились к невольникам как к инвентарю и обращались с ними как с вещьми. У человека на латифундии нет личного времени. Если раб не спал, он работал, что было золотым правилом римского латифундиста, распоряжавшегося десятками, а то и сотнями рабов единовременно. Латифундисты боялись, что будь у раба свободное время и в голову невольника обязательно придут дурные мысли, потому раба следовало чем-то занять. Доля раба-латифундиста, если речь не шла о вилике-управленце[12], самая страшная из тех, что могла выпасть на невольника. Даже гладиаторы, постоянно доказывающие свое право жить перед многотысячной возбужденной толпой, имели шанс выжить и обрести свободу. Шанс раба с латифундии виделся в избавлении от мук посредством скорейшей смерти. Но и трудился в полях самый настоящий сброд. Я знал, что на латифундии попадали в основном те, кто совершил страшные преступления, включая убийство и изнасилование.
Мой палец заскользил по карте, к Гидрунтуму[13], городу-порту в самой восточной части региона на побережье Адриатического моря.
— Здесь Лукулл высадился, форсировал переход к Аппиевой дороге, встал лагерем неподалеку от Тарента. Известно, что он готовится к выступлению, которое может произойти в любой миг, — палец скользнул в другой конец карты. — Красс с легионами стоит у стен Рима и решает одному ему известные задачи. Мы понятия не имеем, когда они захотят выступать. Ошибочно считать, что они не знают, как обстоят дела в нашем лагере!
— Мы ловили разведчиков, — подтвердил гопломах.
Лукулл и Красс лезли из кожи вон, дабы получить подобные сведения и не жалели на это ни сил, ни денег, ни жизней своих людей.
— Мы понятия не имеем, что римляне предпримут дальше, когда как наши действия для них кажутся очевидными! — продолжил я. — Логично, что если мы выстроили лагерь с прочным гарнизоном, то именно отсюда захотим принять бой? Тирн охотно кивнул, соглашаясь с моими словами.
— Оба полагают, что мы готовимся к осаде и даже вы на начало совета были уверены в этом на все сто! Но главное здесь другое — ни Красс, ни Лукулл не пошевелили пальцем, чтобы перекрыть нам поставки провианта из Канн! Они сознательно позволяют нам сделать запасы, боятся, что иначе мы уйдем. Лукулл и Красс подталкивают нас закопатся за стенами и держать осаду. Оба римлянина спят и видят, что мы передохнем, как крысы за стенами с валом и рвом! Но мало того, в их руках право ударить первыми, так мы лишены всякого маневра! Тебя это устраивает, Аниций? А тебя Лукор?
Гладиаторы молчали, превратившись во внимание.
— Это никого не устраивает, — заверил Тирн. — Что ты предлагаешь?
— Я действительно собираюсь освободить невольников. Своим бездействием римляне дают нам время, я не собираюсь тратить его впустую! Я предлагаю развязать нам руки, чтобы у восстания появилась возможность маневра!
Я хлопнул в ладоши, призывая военачальников вернуться к карте.
— К рассвету разбейте войско на вексилляции от тридцати до пятидесяти человек, назначьте командующих! Утром каждая из таких групп выдвинется в римские латифундии, которые я обозначу на карте…
Распоряжения были отданы. Совет, который с самого начала складывался непросто, закончился, а безумная идея казалась все более реальной. Глаза моих военачальников озорно блестели. Гладиаторы покидали мою палатку, толком не понимая сути нашего плана, но они прониклись главной идеей моего послания. Уже завтра апулийские невольники должны быть освобождены из плена римских господ. Что же, осталось посмотреть, что из всего этого выйдет.
Порой самый крупный пожар мог начаться со случайной искры.
Записки Марка Лициния Красса
Сенат решил провести переговоры и прислал делегацию. Члены делегации были безоружны и приветственно вскинули руки. Во главе делегации пришли консулы Публий Корнелий Лентул Сура и Гней Ауфидий Орест. Сура нарек меня победителем Спартака и назвал себя моим другом. Я знал, что этот напыщенный идиот верит в идею своей исключительности, утверждая, что по Сивилинным книгам[14] трем представителям рода Корнелиев[15] уготована царская власть[16], которой уже удостоились Цинна[17] и Сулла. Он даже попытался меня обнять, но Лиций Фрост указал этому идиоту его место рядом с остальными. Тогда Сура спросил меня — уверен ли я, Марк Красс, что поступаю правильно и заверил, что в этом мире не так много друзей, а тем более тех, на кого можно положиться в трудную минуту! Потом же он спросил у меня ради чего я пришел в Рим. Я попросил Лиция Фроста наглядно показать, ЧТО мы тут делаем. На глазах Ореста и Суры мои ликторы, словно свиньям перерезали глотки людям из окружения консулов. После я прямо сказал, что являясь законопослушным гражданином, я явился по первому требованию сената! Эти двое начали заверять меня, что в сенате действительно есть недовольные, озвучивающие самые, что ни на есть бредовые идеи. Предложили назвать их имена, чтобы я знал врага в лицо. Клятвенно начали убеждать меня, что сенат, действующий в интересах Республики, не может допустить такую оплошность, как отстранить от командования легионами лучшего полководца Марка Красса! На кого еще может рассчитывать сенат, в отсутствии Лукуллов, после смерти Магна, убеждали меня они. Распыляясь, консулы сказали, что сенат уже сегодня проголосует за то, чтобы я возглавил легионы Помпея! Они клятвенно убеждали меня, что слухи о цензорах[18], а уж тем более об изгнании, на то и слухи, чтобы занять умы плебса[19]. В конце они вовсе предположили, что я пришел отпраздновать свой триумф.