— Подай-ка сырку, — Лукор проиграл в очередной раз, свернул игру и обратился к Тирну, рядом с которым лежала головка сыра.
— Угощайся, — Галл отломил от головки ломоть.
— Благодарю, — наверняка Лукор хотел улыбнуться, но вместо улыбки на его лице застыл хищный оскал. С такой варварской ухмылкой он уставился на меня. — Не тяни, Спартак, я проиграл уже пятую партию, а все потому, что ты не ешь, молчишь, толком не пьешь вино и сверлишь меня взглядом.
— Я тоже жду, когда ты начнешь, — согласился Аниций, варвар выковыривал из зубов куски застрявшего мяса.
Я поставил на стол свою чашу с вином, и вправду оставшуюся полной.
— Обсудим нашу вылазку, — сказал я.
Лукор откусил от своего ломтя сыра огромный кусок и пережевывая его, забурчал.
— Чего обсуждать? Одни отморозки захотели надрать нам задницы, другим задницы надрали мы, третьи вовсе бежали… — гладиатор закашлялся, подавившись сыром.
— Жуй лучше, — раздраженно фыркнул гопломах, перебивая Лукора.
— Я что-то сказал не так? — Лукор прокашлялся, запил вином и зыркнул на Рута. Крошки повисли на его бороде и усах.
Аниций, поняв, что Лукор больше не будет играть с ним в кости, включился в наш разговор. Сложил руки на стол, немного подался вперед, готовясь слушать.
Тирн оторвался от своего рисунка. Из-под лезвия кинжала вышел измалеванный кучей пересекающихся линий квадрат. Тирн поймал мой взгляд на своем рисунке и прикрыл его рукой.
— Теперь мы знаем на что рассчитывать, — заверил он.
— Ба! На что же? — Лукор принялся за сухарь, размачивая его в вине, чтобы не сломать свой единственный передний зуб.
— Сам подумай, — предложил Тирн. — Помощи искать больше негде, с Лукуллом и Крассом мы остались один на один.
— Дело говорит, — кивнул Аниций. — Самое время сосредоточиться на обороне лагеря.
Настроив офицеров на нужный лад, я достал из-за пазухи карту Италии, сдвинул чаши с тарелками, расстелил ее по столу. Карты я использовал регулярно и также регулярно дополнял. На карте точками были обозначены с десяток латифундий, те самые, на которые мы совершили набеги минувшим вечером. Большая часть вилл на этих землях принадлежала Луцию Лукуллу, покорителю Азии.
— Посмотрите на карту, братья, — призвал я.
Полководцы нехотя уставились на карту, я продолжил. Я очертил границу латифундий. Получался большой круг диаметром с десяток лиг, охватывающий в большей части восточную Апулию. Наш лагерь получался крайней западной точкой этой границы, когда как на востоке граница не много не доставала до города-порта Бари[1] на адриатическом побережье.
— В этих местах проведены вылазки, тысяча сорвиголов обрели свободу, на которую не рассчитывали.
— И не заслуживали, — вздохнул Рут.
— Ты прав. Это люди не то, чтобы не заслужили свободу, они не заслужили самого права называться людьми, — охотно согласился я с гопломахом. — Но факт остается фактом, озлобленные рабы оказались на свободе. Здесь, здесь и здесь, — я указал на точки. — У кого какие предположения, что произойдет дальше?
Гладиаторы склонились над картой, тыкали пальцами в точки-латифундии, выдвигали предположения. Аниций заявил, что рабы, пожелают сохранить свободу как можно дольше, поэтому двинуться к Барию, откуда покинут Италию на кораблях. Открывался мореходный сезон, и невольники способны переплыть Адриатическое море, оказавшись на другом берегу, в Далмации[2] или Македонии[3], откуда открывался путь во Фракию[4], Мезию[5] и множество других мест. Лукор предположил, что рабы двинуться на юг, к бескрайним просторам Лукании и Бруттия, где затеряются от римского взора. Тирн поддержал Лукора, но продвинулся еще дальше, считая, что невольники минуют Луканию и Брутию, а после переправятся на Сицилию или вступят в ряды киликийских пиратов.
Предложения имели право на жизнь, но мои полководцы размышляли с точки зрения обычных людей, коими не являлись бывшие невольники с латифундий. Выброшенные в реальную, свободную жизнь, эти люди оказались не готовы к ней. Они действовали агрессивно, считая, что это единственно правильно. Убийцы, насильники, они помнили беспощадный мир до попадания в рабство, и мир этот стал еще более жесток, когда на их руках сомкнулись оковы неволи. Озверевшие, безумные, многими из них двигала жажда мести и желание легкой наживы. Я помнил жестокость в глазах этих людей, когда они расправлялись с охранниками на вилле и был уверен в своих выводах, а потому знал — невольники не постесняются своих намерений. Они начнут крушить, жечь, насиловать и убивать без цели и логики.