— Да… да, сэр, я помню.
— В фиксированной линии времени ваше возвращение во времени уже является частью данной линии. Вы не можете ничего изменить. Именно так и работают маховики.
— Но, если факт уже свершился, то получается, я уже не могу…
— О, Гермиона, всё немного сложнее. Дослушайте старика, пока у нас есть ещё чуть-чуть Времени, пока оно ещё на нашей стороне. У меня есть несколько причин дать вам этот артефакт, одна из них состоит в том, что я предполагаю у вас родственную связь с очень сильной ведьмой, которая имела родовой дар Путешественника, поэтому вам и только вам будет подвластно то, что мы сейчас с вами провернём, но об этом, Гермиона, об этом мы с вами переговорим позднее. Время почти на исходе, и если мы успеем предотвратить… случившееся… то спасём множество других жизней. Вторая моя причина состоит в том, что как раз таки мы можем попытаться вмешаться в динамическую линию времени, где можно вернуться назад и что-нибудь изменить.
— Я всё ещё не понимаю, профессор, сэр… что я должна сделать?
Директор протянул хроноворот, вложил его в руку Гермионы и продолжал:
— Вам предстоит отправиться на три дня назад и предупредить меня. Следите за песком внутри, вы вернётесь как только последняя песчинка упадёт вниз. И я расскажу вам всё, что знаю, и что должен был рассказать ещё очень давно. Сейчас же у нас…
— Совсем нет времени, да, профессор, я… кажется поняла. — Гермиона закончила фразу за Дамблдора.
Руки жгло, хроноворот отзывался знакомой и родной магией. Да, она помнила, как часто использовала тот же маховик на третьем курсе. В итоге ей удалось даже спасти несколько жизней. Что же теперь, история повторяется вновь?
Он был почти похож на хроновик, с одним лишь отличием, в самом центре, вместе с вращающейся частью с песком, в самой сердцевине была вставлена часть с непонятными символами, больше похожими на цифры.
Дамблдор проследил, как гриффиндорка бережно надела мощный магический артефакт и затем вопросительно посмотрела на директора. — Трёх оборотов будет достаточно, насколько я знаю. А после, Гермиона, после я расскажу всё, что вы захотите услышать. Вам ещё предстоит всё узнать, но не сейчас.
Девушка закусила нижнюю губу в нерешительности, профессор же напомнил про то, что будет вполне достаточно трёх оборотов. Она же делала это раньше, верно? Ничего такого, просто сделать три оборота, найти профессора Дамблдора и предупредить его. Это же так просто, верно? Три оборота и она сможет спасти их всех от полного провала. От её личного крушения жизни.
Гермиона падала, хотя нет, нет, она не падала, она… шла? Вокруг неё комната стремительно менялась, исчезали какие-то вещи, появлялись новые. Перед ней будто кто-то поставил пленку на ускоренную перемотку. С каждой секундой всё быстрее, пока всё не смешалось в одно сплошное пятно непонятных цветов.
И вдруг, всё замерло в одно мгновение.
Сердце ухнуло вниз и где-то там, в районе желудка и осталось. Мог ли так сильно кабинет измениться за… три дня? Она всегда помнила его иным, другие занавески, какие-то непонятные приборы Дамблдора в шкафу слева исчезли, причём все, на замену им пришли книги.
Гермиона тут же схватилась за хроноворот, в котором золотые песчинки уже медленно, но верно отсчитывали ход времени, отведённого провести здесь. Это же на три дня, верно? А кабинет мог поменяться, почему мог поменяться кабинет? Логичного объяснения не было, только если её забросило чуть дальше… но насколько дальше?
Директорские портреты не спали, смотрели на чужачку с настороженностью, но Гермиона решилась заговорить первой:
— Доброго вечера, а-а, — портрет последнего директора Армандо Диппета отсутствовал, поэтому гриффиндорка обратилась к другому портрету за помощью. — Финеас… Найджеллус Блэк?
— Да, мисс? — отозвался мужчина.
— Не сочтите за грубость, сэр, но я могу попросить сказать мне, какое, какое сегодня число?
— О, ну это легче простого, одиннадцатое июня, мисс.
Что ж, она с двадцать четвёртого июня переместилась в одиннадцатое, это неплохо. Но покоя всё равно не давало…
— Директор, сэр, а вы не подскажите… какой… какой сейчас год? — Гермиона замерла, в ожидании ответа.
— А, вы из этих, — как-то разочарованно вздохнул дальний портрет одного из директоров.
— Сейчас, милочка, тысяча девятьсот сорок третий год, — буркнул Блэк.
В горле пересохло, всё тело затряслось крупной дрожью от накатываемой паники, а скрип открывающейся двери заставил сердце вернуться обратно и снова упасть вниз.