Руслану вдруг вспомнилось, как накануне войны ему пришлось учить на этих склонах горнолыжному искусству приехавших из Москвы лыжников. Его предупредили, что народ собрался непростой, и он головой отвечает за их безопасность. Можно было и не предупреждать. По экипировке туристов было видно, что за птицы слетелись на эти горные склоны. Особенно выделялась своим оперением единственная в группе женщина – высокая, стройная блондинка, одетая в красный вязаный жакет с белым орнаментом и такую же шапочку. Властная и холодная, она всем своим видом показывала, что инструктор для неё такой же атрибут лыжной прогулки, как лыжи и ботинки. Её надменное лицо немного смягчилось, когда после долгих усилий ей, с помощью Руслана, удалось осилить небольшой спуск на лыжах. Ещё тень улыбки мелькнула на её лице, когда на своих стареньких, с облупленной краской и основательно истёртых лыжах Руслан продемонстрировал виртуозный спуск и с разворотом остановился у её ног как вкопанный. Кое-кто из спутников дамы тоже неплохо владел лыжами, но Руслан был просто великолепен. В те времена о сноуборде ещё не слышали, но инструкторы, забавляясь, выделывали такие трюки, что дух захватывало.
Вечером в приюте, организованном в старой кошаре, под треск поленьев в очаге было много выпито и говорено. Вино и пережитые вместе трудности быстро сближают. Руслан, поразивший всех своим лыжным мастерством, стал героем, которого захмелевшие москвичи похлопывали по плечу, приглашали в Москву и обещали горы золотые, или, как минимум, тренерскую должность в одном из спортивных клубов столицы. Руслан знал цену хмельным русским обещаниям, но из вежливости не отказывался. В мерцающем свете огня он был особенно хорош. Идущий от очага жар и разлившееся по телу тепло горячего грога заставили его снять толстый шерстяной свитер и обнажить великолепный торс, покрытый тёмным горным загаром.
Руслан скорее почувствовал, чем увидел устремлённый на него взгляд женщины, рассматривающей его с хмельной откровенностью. Кому не льстят восторженные взгляды? Руслан приосанился и слегка поиграл мускулами под гладкой бронзовой кожей.
– Не правда ли, он похож на того племенного жеребца, которого мы видели на конезаводе под Пятигорском? – вдруг сказала женщина, ни к кому не обращаясь, но так, что вся уже изрядно подвыпившая компания услыхала эти слова.
– Норочка! Зачем вы обижаете парня? – попытался урезонить её один из спутников.
– Нет-нет, действительно, посмотрите: такая же гордая посадка головы, такие же играющие мускулы и горящий взгляд. Вот-вот раздует ноздри и заржёт от радости и восторга, – продолжала Нора, в упор разглядывая Руслана.
– Нора, ты опять заводишься? Прекрати, это, наконец, глупо, – тихо сказал ей сидевший рядом высокий полноватый брюнет, который постоянно был рядом с нею.
Праздничное настроение улетучилось практически от первой же фразы, но Руслан демонстрировать обиду гостям не стал и только после того, как забросил в огонь последнее полено, натянув свитер и шапку, вышел из кошары на мороз. Была ли обида? Мужчина-горец не может позволить себе обид, но горячая кровь стучала в виски. Он понял, что для этой компании он только часть горного пейзажа. Если бы такую выходку позволил мужчина, то Руслан знал бы, как ему поступить. С женщинами горцы не воюют. Горянки никогда подобного себе не позволят. Заезжие туристки – в основной своей массе народ, простой и весёлый – могли бы что-нибудь такое ляпнуть, но в шутку, что не задевало. Здесь же было элементарное столичное хамство, дающее право москвичам говорить с провинциалами как с холопами.
Взяв в руки топор, Руслан выместил свою злобу на куче напиленных поленьев. Разрубив последнее, он выпрямился и вдруг вздрогнул от прикосновения к своей разгорячённой шее холодных рук. Резко повернувшись, в свете ущербной луны увидел Нору. От неё пахло вином и дорогими духами.
– Уведи меня куда-нибудь от этих сытых морд, жирных плеч, отвисших животов и тощих рук и не злись. Ты мне просто понравился, – обняв его, зашептала она.
Её горячие, липкие от вина губы впились в его задубевший на морозе рот, не давая дышать. Только на миг проснулось желание, но тут же погасло от пронзившего всё тело отвращения. Схватив женщину за тонкие запястья, он оторвал её от себя и, оттолкнув, сказал:
– Жеребцы с суками не паруются.
– Тварь, животное, ты пожалеешь об этом! – зашипела она и бросилась в кошару.
Он ночевал в сарае, зарывшись в солому. Утром лыжники уезжали в Пятигорск. На Норином лице не дрогнул ни один мускул. Мужчины были опять холодно вежливы, как и при первой встрече. Последствий эта история не имела, но долгое время нам душе сохранялся тяжелый осадок, который не давал расслабляться в присутствии столичных гостей.