Терренс опять внутренне напрягся. Воспоминания последних трех дней вновь вернули его к жуткой реальности. От него до панели управления было метра четыре, всего четыре метра до спасительной кнопки включения маяка, на зов которого обязательно прилетит помощь. До того, как он умрет от своих ран, от голода или робот размажет его по стенке. Четыре метра! Но для него это равносильно четырем световым годам. Ему не добраться до панели.
Что могло случиться с роботом? Думать можно было сколько угодно. Компании, которые снабжали спасательные капсулы всем необходимым, существовали на государственных заказах. Кто-то где-то в этой цепочке применил некачественную сталь или халатно отнесся к качеству или калибру какой-нибудь детальки. Где-то произошла осечка, и кто-то не полностью провел серийные испытания машины. Так и совершаются убийства... Он снова открыл глаза. Чуть-чуть приоткрыл веки. Если открыть их немножко больше, робот уловит движение, и это будет конец.
Он еще раз оглядел машину. Собственно говоря, это был и не робот. Огромный бугор стальных сочлений, дистанционно управляемый, незаменимый в таких делах, как уборка кроватей, механосборочные работы, приготовление пищи, разгрузка кораблей и чистка половых и стенных покрытий. Тело робота имело сходство с человеческим, но без той части, где у человека расположена голова. Это был просто механический придаток программного устройства. Его мозг - весьма сложная мешанина проводов, информационных плат и прочего - находился за стеной. Слишком опасно было размешать эти непростые детали на механизме, постоянно выполнявшем тяжелые работы. Робот вполне мог грохнуться с разгрузочной площадки, в него мог попасть метеорит или же его могло придавить какой-нибудь тяжестью. Так что в самом придатке было только два чувствительных устройства - "глаза" и "уши", и они передавали информацию в мозг, а он находился за стеной. И где-то в глубине этого мозга какие-то детальки изрядно поизносились или перегорело маленькое сопротивление. И мозг сошел с ума. Не так, конечно, как сходит с ума человек.
Терренс никогда не был трусом, но он не был и героем. Он был из тех людей, которые участвуют в войнах потому, что кто-то все время воюет. Он был тот человек, кто позволяет оторвать себя от дома и семьи и быть брошенным в пропасть, называемую космосом, чтобы защитить то, что, как ему сказали, нуждается в защите. Но как раз в такие моменты, как сейчас, люди, подобные Терренсу, начинают мыслить.
Почему здесь? Почему так? Что я сделал, чтобы кончить свою жизнь вот так, в изгаженном скафандре на заброшенном куске скалы, голодая и истекая кровью, наедине со взбесившимся роботом?
Почему я? Почему я? Почему в одиночестве?
Он знал, что ответов не будет. Да он и не ждал их.
* * *
Очнувшись, инстинктивно взглянул на часы. Их разбитый циферблат безлико смотрел на него, раздражая, повергая в ужас от сознания реальности после пробуждения. Робот зажужжал, где-то заискрило. Он оставил веки открытыми. Жужжание стихло. Глаза начинали гореть. Он знал, что ему не удастся продержать их открытыми долго. Жжение дошло до зрачков, а началось оно снизу и сверху. Было такое чувство, что кто-то вставляет иглы в уголки глаз. Слезы медленно потекли по щекам.
Глаза закрылись. В ушах заревело. Робот не издал ни звука. Может, он выключился. Может износился до того, что уже не может двигаться? Может ли жертва использовать этот шанс и поэкспериментировать?
Он шевельнулся, переведя тело в более удобную позицию. И сразу же робот двинулся вперед. Сердце сжалось в комок. Робот озадаченно остановился сантиметрах в десяти от его вытянутых ног. Машина жужжала. Звук доносился и из нее самой, и откуда-то из-за стены.
Терренс насторожился. Если бы все было в порядке, придаток бы работал беззвучно, не говоря уже о звуках из мозгового отсека. Но он и не работал, как надо, и поэтому был слышен звук его "мыслей".
Робот отъехал назад, не спуская "глаз" с Терренса. Чувствительные устройства машины находились в ее торсе, придавая ей вид приземистого обрубка, квадратного и страшного. Гудение становилось громче и время от времени прерывалось какими-то хлопками и искрением. Терренса охватил ужас при мысли о коротком замыкании и пожаре в бункере...
Он внимательно вслушивался, определяя местонахождение встроенного в стену мозга. Ему показалось, что он нашел примерное место. Но там ли он? Мозг был в выступе стены рядом с холодильником или в выступе за информационным пультом. Два возможных места были рядом, но ошибка могла обойтись дорого. Искажения из-за стальной пластины, которая прикрывала мозг, и гудение самого робота, передающего и принимающего сигналы, не позволяли точно определить дислокацию мозга. Он глубоко вздохнул. Ребра разошлись на мгновение, их переломанные концы заскрежетали, зацепились друг за друга. Он застонал. Тонкий, вымученный стон быстро затих, но пульсировал в его голове взад и вперед, отражаясь и доходя до дикого вопля агонии. Язык вывалился изо рта, и небольшой бугорок в углу губ шевельнулся. Робот покатился вперед, Терренс втянул язык, сомкнул челюсти и пресек визг в своей голове на самой высокой ноте.
Робот остановился, погудел и вернулся в свою нишу. О, боже, что за боль! Тело покрылось испариной. Он чувствовал, как капельки пота скатываются под комбинезоном и нательным бельем по его коже. Боль в ребрах вдруг отступила из-за невыносимого зуда. Он слабо шевельнулся, так, чтобы движение не передалось на внешнюю поверхность скафандра. Зуд не проходил. И чем больше он старался как-то остановить его, тем больше ему приходилось думать об этом, и тем невыносимее становился зуд. Чесалось под мышками, в локтевых сгибах, в бедрах, где их стягивал комбинезон. Кошмар! Он не мог не почесаться!