Я был в доме на Мерсер-Айленде всего пару раз, но запомнил, что лестница на второй этаж перед нами ведет к спальням. Гостиная и столовая находились слева, а кухня — справа. Комнаты на первом этаже образовывали вместе с гостиной полный круг. Я не был уверен, где произошло нападение, поэтому не знал, чего ожидать, когда Сет повел меня влево. Но уже через несколько секунд получил ответ на свой вопрос. В гостиной царила катастрофа. На полу валялись разные обломки, многие поверхности были покрыты черным порошком — я не сразу понял, что это порошок, который используют криминалисты для поиска отпечатков пальцев. Диван и кресло не были опрокинуты, но подушки были изрезаны. Стеклянный кофейный столик был разбит, его осколки лежали на дорогом восточном ковре. Все картины и другие произведения искусства, которыми были увешаны стены, как я помнил, валялись на полу. Скорее всего злоумышленники сорвали их в поисках сейфа, который, по их мнению, был у отца Сета.
Когда мы вошли в гостиную, Сет застыл рядом со мной. Его взгляд был устремлен в одну точку. Сначала я подумал, что он смотрит на диван, но чуть сдвинувшись вправо, разглядел на полу нечто похожее на бинты. Я крепче сжал руку Сета и осторожно потянул его вперед за собой, чтобы получше рассмотреть. Пройдя мимо дивана, я понял, почему Сет застрял на месте.
Я не ошибся: белая ткань представляла собой выброшенные бинты. Кроме этого, на полу валялись латексные перчатки и, похоже, пропитанная кровью футболка. На ковре осталась лужа засохшей крови, почти черная, а в паре футов от нее еще большая. Я тяжело сглотнул, осознав, что смотрю на место, где Сета пытали и резали ножом, и где медики боролись за его жизнь. Это означало, что большее пятно крови осталось от его отца.
— Они перерезали ему горло, — услышал я шепот Сета рядом с собой.
Я закрыл глаза, пытаясь сдержать слезы, грозившие вот-вот хлынуть. Да, я повидал немало ужасных вещей, но… какие страдания выпали на долю Сета и его родителей… Мне захотелось блевать. Сразу же показалось, что я снова в том темном переулке между двумя складскими зданиями на базе, где мы с Трейсом служили. Перед глазами возник образ его лица, испачканного кровью, но я отогнал его и переключил внимание на Сета.
Он был смертельно бледен, а его дыхание участилось. Свободной рукой я проверил пульс на его руке, все еще сжимавшей мою, и почувствовал, как учащенно бьется его сердце. Взгляд Сета был прикован к ужасающему зрелищу перед нами, поэтому я шагнул к нему, чтобы загородить обзор, и, осторожно взяв его за подбородок, заставил обратить внимание на себя.
— Сет, расскажи что-нибудь хорошее, что здесь происходило.
— Что? — спросил Сет в замешательстве.
— Какое-нибудь хорошее воспоминание, связанное с этой комнатой.
Сет поколебался, а затем слегка кивнул.
— М-м… Рождество. Мы всегда ставили елку вон там, — сказал он, указывая на один из углов комнаты.
— Что-нибудь запомнилось особенно? — спросил я, поглаживая его кожу большими пальцами.
Сет глубоко вздохнул, и я почувствовал, что он немного расслабился.
— Мне было восемь. Мы всегда открывали подарки в канун Рождества. Родители подарили мне очень крутую гоночную трассу со всеми этими петлями и прочим, но сказали, что она слишком сложна, чтобы потратить на ее установку весь вечер, и я смогу поиграть с ней на следующий день. Я был так взволнован, что не мог уснуть, поэтому встал и пришел сюда, чтобы попытаться собрать все самому, но так и не разобрался, как это сделать. Трейс услышал, как я возился, и спустился в гостиную. Он… он помог мне установить трассу, и мы играли всю оставшуюся ночь. — Сету удалось улыбнуться. — Это была одна из лучших ночей в моей жизни.
Я тоже улыбнулся.
— Он был хорошим старшим братом, да?
Сет кивнул.
И я понял, что это правда. Я был не согласен с выбором Трейса после убийства родителей, и мне не нравилось, как он дразнил брата из-за его детской влюбленности в меня, но он любил Сета и заботился о нем.
— Что-нибудь еще? — спросил я, осторожно отводя Сета от дивана.
— Пианино, — сказал Сет, кивнув на рояль у окна.
— Мама учила тебя играть?
Еще один кивок.
— Но больше всего мне нравилось слушать, как она играет.
— Я помню, — сказал я. — Она была потрясающей. Но знаешь, я тоже помню кое-что об этой комнате.
— Что? — растроганно спросил Сет.
— Тебя за пианино вместе с мамой. Вы играли дуэтом… это было невероятно.
Сет кивнул с улыбкой.
— Пассакалия Генделя. Я все время лажал.
— Я не мог этого заметить, — ответил я, выводя Сета из комнаты.
Но как бы мне ни хотелось вывести его сразу через парадную дверь, я знал, что он еще не закончил. Мы оказались на кухне, которая была не такой разгромленной.
— А здесь?
— Мама готовила, — ответил он и добавил: — У нее это ужасно получалось.
Я рассмеялся.
— Думал, только я это замечал.
Сет покачал головой.
— Никто из нас не мог сказать ей об этом, она всегда так старалась. Папа уговорил нашу домработницу Бониту тайно готовить несколько блюд и прятать их в морозилке. Мы могли разогреть их в микроволновке после того, как мама ляжет спать.
— Она так и не узнала? — спросил я.
Мы приближались к столовой, и я знал, что оттуда гостиная снова окажется в поле зрения.
— Нет. Но однажды мы чуть не попались. Мы с папой стояли возле раковины и ели куриную запеканку, приготовленную Бонитой. Когда услышали, что идет мама, он выбросил еду в окно. На следующее утро ему пришлось встать пораньше и убрать ее, потому что та упала на кусты роз.
Я рассмеялся. Мы дошли до столовой, и Сет обрадовал меня, заговорив сам.
— Как-то вечером здесь я сказал им, что считаю себя геем, — вспомнил Сет, кивнув в сторону стола. — Думал, они попытаются убедить меня, что я запутался. Ну, потому что Трейс был геем, а я как бы мог просто пытаться быть похожим на него. Но они этого не сделали. Они были потрясающими.
Я заставлял Сета двигаться, пока тот говорил, и обрадовался, что он лишь мимоходом бросил взгляд на кровавое месиво на полу. Мы дошли до лестницы и стали подниматься наверх. Сет продолжал рассказывать, пока мы преодолевали ступени. В спальнях царил беспорядок, но он, казалось, не обращал внимания ни на что, включая свою собственную комнату, и продолжал рассказывать о различных воспоминаниях из детства. Только когда мы добрались до комнаты его родителей, он снова замолчал. Я понял причину, как только увидел окровавленную кровать. В этой спальне изнасиловали его мать… и они с отцом были вынуждены все это слышать.