— Я серьезно, Солджер. Мы с бабушкой… мы так старались поступить правильно по отношению к тебе и твоей матери. И я знаю, что мы совершали ошибки — конечно, совершали. Боже, мы сделали их очень много. А иногда я даже не уверен, что мы вообще поступали правильно. То есть, пару раз было так, что я… знаешь что? Неважно.
Я уставился на липкое месиво из сыра, мяса и салата, еще более растерянный, чем раньше.
— Что?
— Ничего. Это не имеет значения. Я просто хочу сказать, что, учитывая все обстоятельства, жизнь могла бы быть хуже — намного хуже. И тот факт, что ты такой умный, добрый, хороший ребенок, говорит мне о том, что, даже если мы не всегда делали правильный выбор, мы никогда не ошибались с тобой. В этом что-то есть.
Я повернул голову и посмотрел на него, совершенно забыв о бургере в своих руках, даже когда кусочки салата вывалились на мои колени. Я знал, о чем он говорил: о мамином пьянстве; о вечеринках, на которые она ходила, о людях, с которыми общалась; о поездках, в которые ее отправляли бабушка и дедушка; о работе, которую она находила, но вскоре теряла; о таблетках, которые мама брала из бабушкиных бутылочек с лекарствами, и о других, которые она доставала неизвестно откуда. Они делали все, что могли, чтобы остановить это. Делали все, что могли, чтобы исправить это. Но более того, они делали все, что могли, чтобы защитить и держать меня с ними и вне системы — как я слышал от них, когда они думали, что я не слышу. Хотя не знал, что именно это означает. Но если это означало, что я буду жить с ними, а не с чужим человеком, то я был рад всему, что они сделали, чтобы этого не произошло.
— Я люблю тебя, Солджер, — сказал дедушка, нежно сжимая мою шею. — Я люблю тебя как своего внука, но еще больше я люблю тебя как своего сына. Ты всегда был и всегда будешь моим сыном. И… в общем, я…
Он прочистил горло и отвернулся, убрав руку с моей шеи, чтобы снова положить ее на руль.
— Я просто хотел, чтобы ты это знал.
Мои эмоции были нечеткими и запутанными. Я не знал, почему дедушка сказал это именно сейчас, или почему от его слов мне захотелось плакать, или почему у меня в животе возникло тошнотворное чувство, как будто меня вот-вот вырвет. Потом скомкал обертку вокруг второй половинки своего «Биг Мака» и бросил ее в пакет из «Макдоналдса», пока мы ехали домой, и пытался собрать воедино причину всех этих чувств, борющихся в моей голове. Но это было бессмысленно. Я не мог этого сделать. Слишком многое нужно было выяснить, слишком многое нужно было рассортировать, как, например, мой большой беспорядок в ящике для носков — бабушка назвала это гиблое дело, и она была права.
Поэтому я оставил все как есть, сосредоточившись на Брюсе Спрингстине, играющем по радио, и потягивая колу, пока мы не выехали на подъездную дорожку. Я помог дедушке достать из багажника холодильник с окунями и взял с заднего сиденья его коробку со снастями.
И потом, когда мы шли по бетонной дорожке к крыльцу, он прижал руку к груди и рухнул к моим ногам.
— Дедушка! — закричал я, отбрасывая коробку со снастями в сторону и падая на колени рядом с ним. — Бабушка! Бабушка, помоги!
Но ни крики, ни звонки в службу девять-один-один, ни мольбы, ни бесконечные «я тебя люблю» не смогли помешать ему умереть у меня на глазах до того, как приехала скорая помощь и увезла его. Его смерть стала первой настоящей и ужасной трагедией в моей жизни.
По крайней мере, тогда, даже в одиннадцать лет, я был не настолько глуп, чтобы поверить, что это будет в последний раз.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ИЗВРАЩЕННЫЕ НАМЕРЕНИЯ
Тринадцать лет
— Солджер Мэйсон!
Я поднял голову от лужицы слюней на столе и открыл заспанные глаза.
— А?
Класс, полный студентов, разразился приглушенным смехом.
Миссис Хендерсон выглядела не такой забавной, как все остальные. Уперев руку в бедро и поджав губы, она спросила:
— Хорошо вздремнул?
Я откинулся на спинку своего скрипучего сиденья, вытянув руки над головой.
— Думаю, нормально. Жаль, что у меня не было подушки.
Еще один раунд смеха. Еще один невеселый вздох моего учителя английского языка.
Прозвенел звонок, и по комнате разнесся скрежет ножек стульев о бежевый линолеум. Я поспешил последовать их примеру, но миссис Хендерсон остановила меня, слегка сжав мою руку.
— Солджер, подожди, — мягко попросила она, не давая мне уйти, и я повернулся к ней лицом с усталым безразличием.
В прошлом году я был ниже ее ростом.
В этом году я мог видеть ее макушку.
— Что?
Миссис Хендерсон убрала свою руку с моей и присела на край моего стола, выражение глубокой озабоченности прорезало морщинку между ее бровями.