— Каквас, след, — просил Михуца, но пес упрямо подавал лапу.
Ион уткнулся в толстую книгу.
— Вот, — сказал он наконец, загибая страницу. — «Если в следе вода, удалить ее фильтровальной бумагой»… Так… — Ион почесал в затылке. — Фильтровальной бумаги у нас нет. Что будем делать? — он обернулся. — Эй, Михуца!
Мальчуган шагнул к Иону.
— Что?
— Тащи свою клизму.
Михуца вскинул руку к пилотке:
— Будет исполнено.
Пока Ион отсасывал воду клизмой, Димка читал учебник по криминалистике.
— Дальше, — сказал он. — «Извлечь посторонние мелкие включения…» — Димка выбросил из следа листья, камешки и потер руки. — Нам повезло — они не вдавлены в след. А теперь — гипсовый слепок. Дайте раствор. Да чтоб погуще. Как сметана…
Ион махнул рукой:
— Знаю.
Он закончил строить из картонных полос барьер вокруг следа. Аист, взмахнув крыльями, решил клюнуть странное сооружение.
— Гуляй, гуляй, — Ион отвел клюв Филимона. — Я эту криминалистику уже наизусть знаю.
Филимон отошел к Димке.
— А что такое фоторобот? — спросил Димка. — Знаешь?
— Хм, — смутился Ион. — Подумаешь! Ты не ученый, а ученый. К слову придираешься.
— У тебя готово?
— Сейчас.
— Уйди. — Димка отвел в сторону клюв Филимона. — Кому говорят?
— Михуца, давай раствор.
— Несу. — Мальчуган поволок по земле тазик с гипсом. — Отстань, Филимоша.
Но Филимон не успокоился, пока не вывозил в гипсе клюв. Тогда он с отвращением посмотрел в тазик и отвернулся. Подойдя к клумбе, стал сердито чистить клюв о траву.
С гипсовым слепком друзья двинулись по улице. Внезапно Димка остановился.
— Ясно одно: рука у него перевязана.
Ион кивнул в сторону Димки.
— Соображает!
Димка подошел к забору, под которым на рыхлой земле виднелись четкие следы. Став на колени, приложил к ним гипсовый слепок.
— Нет, слишком велик.
— Правда, в селе, — размышлял Ион, — у многих могут быть перевязаны руки.
— И ноги, — серьезно сказал Михуца.
Ребята рассмеялись.
— И глаза! — вскричал Ион.
— И уши! — подхватил Димка.
Михуце понравилась эта игра. Но ему не хотелось смеяться. Надо было достойно продолжить ученый спор.
— И рот, — сказал он солидно, — тоже может быть завязан.
— Вот именно, — усмехнулся Ион. — Твой рот.
Михуца, поняв, что попался на удочку, помрачнел.
— Гришкина работа, — сказал он, вытирая кулаком нос.
— Ерунда, — возразил Ион. — На что ему сдалась шкатулка?
— Знать бы, что в записке, — вздохнул Димка.
— А у нас под окном, — сказал Михуца, — Гришкина стрела.
— Что ж ты сразу не сказал? — накинулся на него Ион. — Почему?
— Потому, — опустил глаза Михуца. — Вы бы гипс не развели…
— Хитер мужик. — Димка сжал кулаки: — Ну погоди, Головастик!
Но Михуца не стал ждать. Он задал такого стрекача, что аист, взмахнув крыльями, не побежал, а полетел вслед за ним…
У клуба толпились ребята. Михуца, оттеснив дошколят — «Брысь, ползунки!» — пробился к окну. Став на цыпочки, задрал голову, но ничего не увидел. Тогда он собрал валявшиеся у стены кирпичи и сложил их стопкой. Его глазам открылся большой пустынный зал. На стремянке стоял художник и расписывал стены. Его широкая спина была плотно обтянута синим комбинезоном. На шее — коричневый, в желтую крапинку, платок. Писал он быстро, умело. Рука так и летала вдоль стены. Под кистью оживали янтарные гроздья винограда, узловатая коричневая лоза.
Гришка, стоя внизу, внимательно следил за работой. Время от времени он подавал маэстро краски. Ерошка правой рукой что-то размешивал в ведре, левую небрежно держал в кармане.
Любопытные глаза ребят провожали каждый взмах кисти.
— Колхозы нынче богатые, — говорил маэстро. — Нашему брату что нужно? Компанию! Волну! Накатит волна — пойдут мероприятия. Вот тут-то и развернешься. По колхозам наглядку попишешь. Агитку разную. Обизвестишься… Подай-ка белила, Григорий… так, спасибо… Глядишь, — продолжал он, — тебя уже нарасхват. На части рвут…
В дверях с крынкой в руках показалась девушка. Чистенькая, ладная, в белом платочке.
— Молочка парного, Теодор Пантелеич?.. — Она протянула маэстро крынку. Ее белое, «молочное» лицо покраснело.
Маэстро, не торопясь, выпил, вытер губы рукавом и церемонно, с лестницы, поцеловал ей руку. Девушка выдернула руку, лицо ее стало пунцовым, и она, не помня себя от смущения, вылетела из зала.
— Видал? Молочка парного… — Маэстро небрежно откинул голову. — Иной раз болен, непогодь, лежал бы, как говорится, да лапу сосал. Ан нет — что-то стукнет вот здесь, — он ударил себя в грудь кулаком и, продолжая говорить, стал медленно спускаться с лестницы. — Чуешь — нужен. И встаешь. И едешь на тракторе черт знает куда. В глубинку! Куда заслуженный и при ясной погоде носа не кажет…