Сэйди свернула с шоссе и проехала через ворота ранчо. В отличие от прошлого раза, два месяца назад, на обочине дороги не стояло сломанного пикапа. И не было большого, сильного мужчины, которого надо подвезти в город.
Сэйди не могла перестать задаваться вопросом, вернулся ли Винс из Сиэтла. Не то чтобы это имело значение. Их отношения в стиле «друзья-с-привилегиями» закончились. Умерли. И похоронены. Винс не попытался позвонить или хотя бы прислать смс с той ночи в его квартире, и Сэйди хотела бы забрать обратно слова, которые сказала тогда. Хотела бы не выпалить, что любит его. А больше всего хотела, чтобы они не были правдой.
Все еще.
Послеполуденное солнце слепило через лобовое стекло, и Сэйди опустила щиток, скрываясь от ярких лучей. Она влюбилась в эмоционально холодного мужчину. Мужчину, который не мог ответить ей тем же. Мужчину, который притянул ее, только чтобы оттолкнуть прочь. После того, как она сказала, что любит его. В худший день ее жизни. Что, несомненно, делало этого мужчину самым большим ослом на свете.
Если не считать отца, Сэйди пролила из-за Винса больше слез, чем из-за любого другого на планете. И явно больше, чем он заслуживал. У нее было разбито сердце, она чувствовала себя больной и не могла винить в этом никого, кроме себя. Винс прямо заявил ей, что не создан для отношений. Сказал, что быстро начинает скучать и движется дальше. Сэйди хотела бы ненавидеть Винса, но не могла. Каждый раз, когда она пыталась разозлиться на него, ей было сложно сделать это. В голове возникала картинка обнаженного Винса, судорожно втягивавшего в легкие воздух, смотревшего на то, что только он мог видеть, и сердце снова разбивалось на мелкие кусочки. Из-за него и из-за себя.
В который раз Сэйди влюбилась в эмоционально холодного мужчину. Только теперь она влюбилась гораздо сильнее, но, как и в случае с другими эмоционально холодными мужчинами, которые занимали какое-то место в ее жизни, она сумеет забыть его.
Сэйди остановила «сааб» перед домом, взяла сумку с вещами и клатч с заднего сиденья. Сестры Партон все еще были где-то здесь, но когда она зашла в дом, там стояла тишина. Копия завещания отца лежала на пачке писем и других документов на столике у входа. Сэйди бросила сумки и унесла пачку на кухню. Вытащила диетическую колу из холодильника и подошла к столу, где однажды сидел Винс, поедая особый завтрак Каролины для работников ранчо.
Сэйди пролистала завещание, включая письмо, которое отец написал для нее, и улыбнулась. В отличие от прошлых поколений Холлоуэлов, она собиралась модернизировать дом. Сдать на хранение всю мебель из спальни отца и перевезти туда свои вещи. Диван, обитый коровьей кожей, и все портреты лошадей отца также отправятся на склад. Если уж жить в «Джей Эйч», то надо сделать ранчо своим. Еще Сэйди серьезно подумывала о том, чтобы снять бесчисленные портреты в коридоре наверху. Она не хотела, чтобы если и когда у нее появятся дети, все эти предки пугали их так, как пугали ее.
Сэйди добралась до той части завещания, где шла речь о любом неупомянутом бенефициаре, что, по ее предположениям, относилось к ребенку или детям, которые могли у нее появиться. Поднеся бутылку колы к губам, Сэйди нахмурилась. То ли она ослышалась, то ли оговорка была прочитана неправильно, но там было написано о трастовом фонде для неупомянутого бенефициара. Который родился десятого июня тысяча девятьсот восемьдесят пятого года в Лас-Крусесе, Нью-Мексико.
Десятое июня тысяча девятьсот восемьдесят пятого? Какого черта это значит? Лас-Крусес, Нью-Мексико? Значит, фонд не для нее. Она родилась в Амарильо. И он не имел никакого отношения к детям, которые могли у нее родиться. Что же это значит?
Хлопнула задняя дверь, и Сэйди подскочила.
- Я видела, как ты подъехала, – сказала Клара Энн, входя в кухню. – Если хочешь есть, могу принести тебе что-нибудь из летней кухни.
Сэйди покачала головой.
- Клара Энн, ты была здесь, когда оглашали завещание отца.
- Конечно была. Какой печальный день.
- Помнишь это?
- Что, сладкая? – Клара Энн склонилась над документом, и ее волосы упали на плечо. Она покачала головой. – Что это?
- Я не уверена, но зачем папа создал трастовый фонд для неупомянутого бенефициара, родившегося десятого июня тысяча девятьсот восемьдесят пятого года в Нью-Мексико?
Клара Энн наморщила нос.
- Так здесь сказано?
- Мне кажется, да. Ты слышала, чтобы об этом говорилось в офисе адвоката в тот день?
- Нет, но ты не можешь полагаться на меня. В тот день я рассыпалась, как рубашка из муки. – Клара Энн выпрямилась. – Десятого июня тысяча девятьсот восемьдесят пятого года... - задумчиво протянула она и прикусила язык зубами. – Интересно, не связано ли это с Марисоль? Она уехала в такой спешке...