Дно действительно неожиданно и довольно быстро заканчивается. Я гребу руками по собачьи – единственный доступный для меня на тот момент стиль плавания, держащий на воде, словно поплавок.
Крутиться вокруг себя получается с трудом. Это не морская вода, которая выталкивает на поверхность, а пресная, тяжёлая и вязкая – об этом я тоже прочту позже. Но тогда мне отчаянно хочется заметить радугу Вероникиного купальника, и я всё вглядываюсь и вглядываюсь в озёрную твердь, как-то сразу понимая, что опоздала.
Надо вынырнуть. Глотнуть воздуха и нырнуть снова. Позвать на помощь. Сделать что-то, отличное от барахтанья в мутной воде, но я медлю.
Проходит всего несколько секунд, прежде чем я в последний раз выкидываю перед собой руки, в отчаянной попытке что-либо нащупать. Я растопыриваю пальцы, и это происходит: нечто эфемерное, еле уловимое с правой стороны возле мизинца. Движение ли, мышечная судорога, последний вздох – до сих пор не могу подобрать правильного слова, но чувствую это и что есть мочи кидаюсь в ту сторону.
Яма реально оказывается глубокой. Настолько глубокой, что до конца лета пляж «Детский» закрывают для купания. К следующему году озёрное дно выровняют, а сейчас я вижу, как Вероника стоит на нём в полный рост, её глаза огромны, словно блюдца, руки отчаянно пытаются ухватить меня за палец.
Я ищу её по сторонам, а она оказывается внизу.
Вряд ли всё это заняло много времени. Может, секунд десять или пятнадцать. Но, наверно, до конца своих дней я буду видеть во сне смотрящую на меня со дна маленькую девочку. Ужас на её лице из памяти не сотрётся никогда.
Глава 6
И всё же я спасла Веронику. Ухватила за руку и дёрнула на себя. Сама пошла на дно, но девочку при этом вытолкнула наверх. Моего веса хватило и для этого, и для того, чтобы оттолкнуться ото дна ногами и всплыть.
На поверхность мы вышли одновременно. Дурацкая собака от радости залаяла, чем, возможно, и спасла нам жизни.
Их оказалось пятеро. Пятеро молодых парней одновременно рванули в нашу сторону: кто по берегу, кто с разбегу прыгнув в воду, поднимая большое количество брызг. Это последнее, что я запомнила, потому что почти сразу снова ушла под воду. По мне карабкались, цеплялись за голову, хватались за плечи: повинуясь инстинкту выживания, Вероника непроизвольно начала меня топить.
Воды я наглоталась так много, что на берегу меня довольно долго ею рвало.
Вокруг меня пронзительный девчачий рёв, радостный собачий лай и многоголосая мужская ругань, а я стою на четвереньках и блюю зелёным.
– Удавлю эту шавку, Ника! Удавлю, к чертям! Ты о чём думала, когда прыгала за ней в воду, а? Совсем мозги растеряла?
– Сука, я чуть в штаны не наложил, когда их головы над водой увидел. Утопленницы, мать их! Там же мелко должно быть!
– Должно. Но не было. Я даже не сразу понял, что произошло. Вот Ника есть, а вот её нет.
– Явр, там реально обрыв прямо у берега. Я проверил. Метра в два. Впадина, блять, марианская. Как девки не утопли, я вообще не понимаю, нахуй.
– А ну, заканчивайте ругаться!
– Извини. Правда, не со зла. Эмоции. Девчонки чуть не утонули.
– А как эта из зарослей рванула, а? Я сначала не понял, зачем. А она, оказывается, спасать кинулась. Как в грёбаном Малибу.
– Откуда только силы взялись? Худющая, как щепка. Ника её здорово притопила. Пока выуживал, думал поломаю.
– Живучая буратина!
От ругани до восхищения и хохота.
Сквозь шум в ушах и горловые спазмы до меня еле доходит смысл сказанного. Я стою на карачках носом в песок и натужно кашляю. Горло дерёт, из глаз текут слёзы. Мне и страшно, и больно, и жалко и себя, и Веронику, и глупую собачонку. Волосы висят сосульками, концы перепачканы в песке. Я мотаю головой, пытаясь убрать их с лица, но рукой сделать это боюсь: четыре точки опоры лучше, чем три, а упасть рачки перед взрослыми парнями совершенно не хочется. Всё же мне двенадцать, а не девять, как Нике, и за «буратину», честно говоря, обидно. Хорошо, что это сказал не Тимур, иначе от горя я бы точно умерла на месте.